Две королевы

После Гизов следовали шотландские родственники Марии, а также четыре Марии и их семьи. В списке присутствовали несколько родственников королевы, преимущественно женщин и детей: графиня Аргайл, жена и старшая дочь Морея, Фрэнсис, осиротевший сын лорда Колдингема, которому Мария приходилась крестной матерью. Четыре Марии получали вещи менее ценные, но личного характера — как знак их детской дружбы.

Характерную для себя щедрость Мария проявила и к своим фрейлинам, к родителям четырех Марий и к личным слугам. Маргарита Карвуд получала один из миниатюрных портретов Марии, обрамленный бриллиантами, и «une petite boîte d’argent» — маленькую серебряную шкатулку, возможно, ту самую знаменитую шкатулку с монограммой Франциска II, в которой, как впоследствии утверждали враги королевы, они нашли дискредитировавшие ее письма.

Имя Дарнли также упоминалось в этом списке, но не слишком часто. Он должен был получить двадцать шесть предметов, якобы десятую часть всех ценностей — в зависимости от того, как интерпретировать записи Марии. На самом деле гораздо меньше. В наследство ему доставались отдельные предметы, а не целые коллекции, как семье Гизов: например, часы, украшенные бриллиантами и рубинами, или перстень с бриллиантом в оправе из красной эмали. Об этом перстне Мария написала: «С ним я венчалась; я оставляю его королю, давшему его мне». Краткий комментарий отражает глубокое разочарование в муже. При внимательном изучении предметов, оставленных Дарнли, выясняется, что практически все они — подарки, сделанные Марии его отцом, графом Ленноксом.

Дворяне, в первую очередь Морей, Аргайл, Атолл и Мар, получали менее ценное наследство, что подтверждает тот факт, что Мария рассматривала свое завещание как семейное дело. Имя Мейтланда не упоминалось вовсе — он по-прежнему находился в опале, — но Босуэлл и Хантли присутствовали в списке. Босуэллу был отписан бриллиант в обрамлении черной эмали и брошь с изображением оленя, украшенная одиннадцатью бриллиантами и рубинами. После вынужденного отречения Марии эти предметы приобрели большую ценность, но в 1566 г. их считали мелочью. Никакого особого отношения к Босуэллу не заметно — указано лишь его обычное место среди личных советников. Морей и Мар стояли выше. Учитывая его непоколебимую верность Марии и ее матери, остается лишь удивляться, как мало получил бы он по завещанию Марии, если бы она умерла во время родов.

Здоровье Марии после родов оставалось хрупким. Она нуждалась в отдыхе и поэтому в июле и начале августа устроила себе нечто вроде каникул. Ее убежищем стало тихое и живописное местечко Аллоа в Клакманшире, на небольшом расстоянии от Эдинбурга — если плыть вдоль побережья залива Ферт-оф-Форт. Королева навестила графа Мара в сопровождении Морея и Босуэлла. Прибыл также Кастельно, получивший от Екатерины Медичи инструкции помирить Дарнли и Марию. Но ему не представилось возможности выполнить поручение. Отношения в королевской семье стремительно ухудшались. Слухи о разрыве ходили еще в конце апреля — Дарнли дважды угрожал уйти и поселиться в Нидерландах.

Когда Мария готовилась к родам, супруги заключили чисто номинальное перемирие. Теперь его срок подходил к концу. Дарнли приехал в Аллоа один и задержался там всего лишь на несколько часов. Кастельно едва успел поговорить с ним. 3 августа граф Бедфорд, составляя отчет для Сесила, писал: «Отношения королевы с супругом вернулись к прежнему состоянию или даже ухудшились». Мария редко делит трапезу с Дарнли, «не составляет ему компанию» (эвфемизм, в данном случае означающий отсутствие любовных утех) и «больше его не любит». Король и королева уже жили раздельно, а в Аллоа разлад усилился. Мария даже сквернословила, обращаясь к мужу. Она употребляла слова, брезгливо отмечал Бедфорд, «которые скромность и уважение к королеве не позволяют передать».

Возвращаясь через Англию после одной из своих многочисленных поездок в Париж, Кастельно радостно заверил Бедфорда, что Мария и Дарнли помирились. Либо он выдавал желаемое за действительное, либо это была сознательная ложь, чтобы обмануть англичан. Но у Бедфорда имелись свои шпионы, и он прекрасно знал о ревности и паранойе Дарнли. «Он не может вынести, — писал один из его информаторов, — дружеского отношения королевы к мужчинам или женщинам, и особенно к леди Аргайл, Морею и Мару». Все ее внимание, каждую секунду, должно быть направлено на него — в противном случае он устраивает скандал.

Самые крупные ссоры разгорались по мелочам. Мария любила собак, и когда сэр Джеймс Мелвилл подарил Дарнли великолепного ирландского водяного спаниеля, которого ему прислали из Англии, королева обиделась. Она выговаривала своему верному Мелвиллу, называя его «лицемером» и «льстецом». Ей тоже очень нравились спаниели, и она ревновала, что не ей предложили собаку первой. «Как я могу доверять Вам, если Вы дарите такие подарки тому, кого я ненавижу?» — вопрошала она.