Двойня для Цербера

Беру себя в руки и бегу за ней по коридору. Если бы не Рафа, ребенок кровью бы вытек. Блядь, еще полгода назад, я бы и внимания не обратил на то, кто от меня залетел и почему выкинул. А сейчас трясусь от странной смеси чувств. Не радость или облегчение, а хер пойми что на душе.

Вхожу в палату и вижу ее. Другая какая-то. Агния кажется совсем маленькой на большой кровати. Ее лицо цветом почти не отличается от больной белизны здешнего интерьера, которая жжет глаза.

Заметив меня, Ася, вздрогнув, пытается сесть. От ее судорожных барахтаний звенит стеклянными пузырьками и трясется стойка капельницы, которая воткнута в вену.

— Не трогай, — бормочет бескровными губами, а зрачки расширяются от ужаса.

— Тихо, — выставляю ладони перед собой, пытаясь дать Агнии понять, что ничего плохого не сделаю. — Не буду трогать.

Беру стул, ставлю у кровати и сажусь. Не сводит с меня ненавидящего взгляда. Я, наверное, тот еще извращенец, но люблю в ней эту ненависть — это самое сильное, что ко мне когда-либо испытывали.

— Почему не сказала? — спрашиваю я, не понимая, почему она молчала как последний партизан, если так плохо себя чувствовала.

— О чем? — губы дрожат, а серые глаза стали цвета мокрого асфальта от слез, смочивших темные ресницы.

— Что ребенок у нас будет, — до меня вдруг доходит, что для Аси это такая же новость, как и для меня.

— Ты совсем обдолбался, — шепчет она, а по щекам льются слезы.

— Агния, я трезвый сейчас. Я завяжу со «снежком», обещаю. И тебя беречь стану. У нас же ребенок будет. Ты меня прости за то, что было. Я ж не знал…

— Какой еще ребенок? — выкрикивает истерично и начинает бормотать как душевнобольная: —Этого просто не может быть… Не может быть.

— Асечка, тебе нельзя нервничать. Ты забудь, что раньше у нас было. Теперь все будет по-другому. — Обхватываю ее трясущуюся руку ладонями и поглаживаю бледную кожу большими пальцами.

— Я не хочу никакого ребенка, — всхлипывает она.

— В смысле не хочу? Любая баба хочет. Ты не рада?

В глубине груди вскипает гнев, но я глушу его. Это просто шок у нее. Живот появится, и полюбит то, что внутри.

— Я хочу домой. К маме. Отпусти меня, — умоляет она, отвернувшись от меня и глядя в стену.

— Ну ты же ребенка моего носишь. Как же я тебя от себя отпущу? Но Рафа будет тебя туда возить, когда захочешь. Обещаю.

— Ты его не убил? — резко поворачивает голову и врезается в меня пронзительным, пробирающим до костей взглядом.

— Нет, пока нет, — успокаиваю я ее, вдруг вспомнившую о своем благодетеле.

— Олег, прошу тебя, не убивай его, — умоляет горячо, схватив меня за руку.

— Не убью, ты только не переживай.

Я бережно укладываю ее руку на кровать и опускаюсь на колени. Откидываю край одеяла и задираю больничную рубашку. Ася пытается спастись от меня, забившись в угол. Я прижимаю ее к кровати, мягко зафиксировав, чтобы девчонка не навредила себе, и касаюсь губами живота. Целую его, стараясь осознать, что там внутри мой сын. Если повезет, то батя его даже увидит.

В кармане надрывается телефон. Кого там черти дернули сейчас звонить? Отрываюсь от дрожащей Агнии и достаю его из кармана. Вдруг с батей что.

Скрытый номер. Как такое, вообще, возможно? Мошенники таким людям, как я, не звонят.

— Да! — гаркаю я. — Кто это?

— Не важно, кто я, Олег. Я всего лишь передаю информацию, а заказчика ты еще встретишь, — издевательский смешок. — Если он пожелает, конечно.

— Что это за бред? — рычу я.

— Слушай меня внимательно, урод, — повышает незнакомец голос. — От этой информации зависят жизни твоих близких.

— Чего ты хочешь? — липкий страх разливается по мышцам и превращает их в камни.

— Даже у таких скотов, как ты, есть дорогие люди. Их ровно трое. Одна с тобой и в безопасности, а двое других за скобками.

— Это угроза? — голос мой приобретает мерзко-дрожащие интонации.

— Если поторопишься, успеешь попрощаться. Может быть.

Гудки в трубке. В груди что-то лопается с острой болью, и воздуха становится так мало, что я чувствую себя рыбой, выброшенной на сушу.

Что еще за тупые шуточки? Кто в здравом уме посмеет вот так схлестнуться со мной лоб в лоб, да еще и близким моим угрожать будет? Разве что последний смертник. Нет в этом городе таких величин, которые стали бы так нагло с Олегом Цербером рамсить.

— Что случилось? — спрашивает Агния, задрожав всем телом. Вероятно, моя перекошенная морда ее напугала.

Я прижимаю ее к кровати, чтобы унять эту нервную трясучку, от которой даже дыхание сбивается. Переношу ладонь на живот и глажу его, чтобы сын там внутри знал, что я все порешаю. Звонившему яйца вырву и в глотку запихну, а с заказчиком, который подослал тех утырков у клуба, что пострашнее сделаю. Пусть только обнаружит себя, гнида.

— Ничего, рабочие вопросы, — отвечаю, убрав пакостное дрожание из голоса. — Ты отдыхай. Я утром приеду, а попозже Рафа зайдет. Скажешь ему, что принести. И чтоб ела хорошо.

— Мама и Никита в порядке? — спрашивает, вцепившись в мое запястье.

— Конечно, — отмахиваюсь я. — Что с ними будет? Рафа принесет телефон, и ты позвонишь мамке. — тянусь к ней и целую в горячий лоб.