Дым

Томас мотает головой; в нем растет непонятное для него самого чувство. Что-то вроде страха. Или, скорее, благоговения, тисками охватившего сердце. От этого в нем рождается дым, йодистый фонтанчик, который он старается направить прямо в лицо странному человеку. Дым окутывает Гренделя, осыпаясь сажей на плечи и шею, но его простое, честное лицо совершенно не меняется.

В таком положении и застает их Ливия. Должно быть, она ушла с лестницы, когда ее позвал священник. Ливия расстроена, сердита, напугана тем, что Томас долго не возвращался. Но даже в таком состоянии она не приближается к нему.

— Чарли не появился, — шипит она. — Ко мне приставал какой-то нищий, клянчил денег. — И потом: — Что ты делаешь с этим человеком?

При этих словах Томас вспоминает, что до сих пор держит Гренделя за воротник. Пальцы другой руки стали влажными — он только что совал их Гренделю в рот, охотясь за спрятанными леденцами.

— Он не дымит, — говорит Ливии потрясенный Томас в попытке объяснить свое поведение. С одной стороны, ему хочется опуститься перед ангелом Чарли на колени. С другой — он зол оттого, что выглядит таким дураком.

Ливия выслушивает его с каменным лицом и наконец заговаривает, обращаясь не к Томасу, а к ангелу:

— Вы перепуганы.

Потом она делает то, чего Томас никак не ожидал. Он не подозревал, что Ливия способна на подобное великодушие, во всяком случае не здесь и не сейчас, когда ее губы все еще черны от сажи.

Она проходит мимо Томаса и обнимает ангела.

Тот нервно хихикает. А потом начинает плакать.

Он приглашает их к себе, этот Грендель.

— Да, меня зовут как то чудовище, — говорит он. Говорит весело, потому что Ливия держит его за руку.

Это она подвигла его на гостеприимство. Ливия прониклась к Гренделю такой симпатией, что это приводит Томаса в полное замешательство. Почти в самом начале она заявила Гренделю:

— Вот если бы мой отец встретился с вами! Когда был моложе. — И еще: — Он пытался быть таким, как вы. Точь-в-точь таким.

Но Грендель лишь взволнованно отмахивался от похвал, пока Ливия не оставила эту тему и не начала рассказывать об их путешествии в Лондон и о том, что они ждут друга.

— Его зовут Чарли, — объясняет она. — Чарли вам понравится. Он всем нравится.

При этих словах она встречается взглядом с Томасом — единственное за весь вечер проявление их общей тревоги.

Грендель живет в получасе ходьбы от площади, рядом с рекой. Ночь уже давно опустилась на город, и дорога полна опасностей. Их осаждают попрошайки, распутные женщины, фонарщики с коптящими факелами. Кто попросит два пенса, кто предложит проводить до дома.

Чем ближе они к жилищу Гренделя, тем сильнее становится запах города: смесь тухлой требухи, грязи и гнилых вод Темзы. Дом, к которому подводит их Грендель, пережил пожар и добавляет к зловонию запах холодного мокрого пепла. Выглядит он необитаемым, но Грендель ведет их через боковую калитку в треугольный дворик, а затем — к покосившемуся флигелю, нависшему над самым берегом. Внутри — ряд низких комнат; в двух выбиты оконные стекла, в третьей обрушилась стена, и обломки поросли толстым слоем мха. Несмотря ни на что, остальные помещения выглядят почти уютно, есть нарядный кухонный стол и старинный каменный очаг, к растопке которого немедленно приступает Грендель.

Прежде чем подростки успевают отбросить смущение и завести беседу с любезным хозяином, слышатся усталые шаги: кто-то медленно поднимается по лестнице. Грендель вскакивает, чтобы открыть дверь. Входит женщина в измазанных илом сапогах, с ведром, полным воды — густо-коричневой, неотличимой от грязи. Руки ее по локоть покрыты буро-зеленой тиной. Высокая, она до того худа, что кажется изможденной; костистое лицо обрамлено седыми волосами. Пока женщина взирает на нежданных гостей, ничуть не тронутая пояснениями Гренделя, вода в ведре вскипает, из нее высовываются клешни, а потом и судорожно подрагивающий панцирный хвост.

— Кто бы мог подумать, — замечает Томас. — У ангела есть жена. И она ходила на рыбалку.

На это она улыбается — непривычной для себя, неловкой, смущенной улыбкой, ополаскивает в глубокой раковине несколько раков и начинает готовить ужин.

В тот вечер Грендель сидит с ними допоздна и рассказывает о себе, о том, что он болен.

— Все началось, когда мне было девять. В детстве я дымил, хотя и немного. Легкий ребенок — так меня называли, добродушный и смирный, ну, может, не слишком смышленый. Потом дым прекратился. Я заболел, помнится, краснухой, весь покрылся сыпью, у меня был сильный жар. Болезнь прошла, а с ней ушел и дым. С тех пор я ни разу не дымил.