Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Так Великий объяснил ему, чем же дорога верность слову. И людоед, глядя в его сияющее лицо, подобное полной луне или расцвётшему лотосу, подумал: «Сутасома видит угли костра, видит, что я тешу для него кол, но в лице его не заметно и тени страха. Чья это над ним власть: тех ли строф, стоящих по сотне, или преданности Истине, или чего-то иного?» — и он решил спросить:

— Я ведь тебе даровал свободу,

Ты счастливо во дворец вернулся,

Но вновь врагу себя предал в руки.

Я страха смерти в тебе не вижу,

Откуда в тебе подобная стойкость?

И Великий объяснил ему:

— Я добрых дел совершил немало

И жертвы богам приносил обильно,

Родителям был я своим опорой,

Друзьям и родным помогал неизменно

И неимущих одаривал щедро;

К подвижникам был всегда благосклонен.

Я чист, мне путь посмертный не страшен,

Кто в дхарме твёрд, не боится смерти.

Я с жизнью расстанусь без сожаленья.

Ешь меня сам или духу пожертвуй.

Внимая этим речам, людоед испугался: «Царь Сутасома, как видно, — праведник и человек, знающий благо. Нельзя мне его есть, а не то как бы голова моя не разорвалась на семь кусков, или как бы мне не провалиться сквозь землю». — Сдаётся мне, приятель, что съесть тебя мне не под силу, — сказал он и прибавил:

— Я лучше отраву приму добровольно,

За хвост буду дёргать злобную кобру:

Ведь у того голова разорвётся,

Кто человека, верного слову,

Такого, как ты, вознамерится съесть.

— Ты подобен смертельному яду, никто не станет тебя есть, — сказал он Великому и вновь попросил прочесть ему строфы.

— Ты недостоин внимать этим строфам, толкующим о безупречной дхарме, — ответил Бодхисаттва, желая пробудить в нем почтение к дхарме.

«Должно быть, эти строфы и впрямь необыкновенные, — решил людоед. — Ведь Сутасома — первый мудрец на всей Джамбудвипе. Я его отпустил, а он выслушал строфы, почтил того, кто ему их преподал, и вернулся назад, на верную смерть. Выходит, ему ничего больше не нужно от жизни». Тут людоеду ещё сильнее захотелось их услышать, и он почтительно попросил:

— Бывает, что люди, услышав дхарму,

Добро и зло различать начинают.

Прочти мне строфы, и я, быть может,

Тоже стану дхарме причастен.

«Вот теперь людоед действительно хочет слушать, и пора мне их поведать», — подумал Великий.

— Слушай, приятель, внимательно, — начал он, воздал хвалу строфам так же, как это сделал брахман Нанда и, покрывая голосом все шесть небес мира желаний, прочёл людоеду те строфы.

Боги внимали ему и восклицали: «Превосходно!»

И оттого ли, что Сутасома хорошо прочёл строфы, а может, и оттого, что сам людоед был умён, но только того пронзила мысль: «Не сам ли всеведущий просветлённый произнёс эти строфы?» — и от радости все существо его просияло радугой цветов. К Бодхисаттве он проникся тёплой приязнью, словно увидел в нем своего царственного отца, возведшего его на престол.

«У меня нет золота ни в слитках, ни в звонкой монете — ничего, чем бы я мог достойно отблагодарить Сутасому, но за каждую строфу я пообещаю ему исполнить по одному его желанию», — подумал он и сказал:

— Воистину, смысла полны эти строфы,

А выраженье приятно для слуха.

Ты мне их, воитель, прекрасно преподал.

Я в восхищении и рад безмерно,

И в благодарность за это, кшатрий,

Исполню четыре твоих желанья.

— Вряд ли ты сможешь исполнить мои желанья, –

недоверчиво ответил ему Великий.

— Ведь ты о смерти своей не заботишься вовсе,

Ни небо, ни ад, ни зло и ни благо

Тебя нимало не занимают.

Дурному привержен, утробе ты служишь.

Как можешь ты, грешник, исполнить желанья?

Представь: назову я тебе желанье,

А ты его исполнять не захочешь.

Начнутся у нас пререканья и споры,

А рассудительному человеку

От них подальше лучше держаться.

«Нет, не верит он мне, — подумал людоед. — Что ж, я ему поклянусь».