Судьба поощряет экспромты – билеты стоили недорого. В самолете почти не спали, так что на рассвете высадились во Франкфурте зевающие, с красными глазами. Вдруг Юля остановилась как вкопанная, вцепившись Яну в руку. Навстречу по пустому коридору шли двое военных с овчарками. «Собака – друг человека, который держит поводок», – Стэн рассказывал про лагеря, ему пришлось поездить по ГУЛАГу. Сколько прочитано книг, сколько фильмов она видела, где колючая проволока, фашисты с овчарками, отшатывающиеся беспомощные узники в полосатом… Медленно, как во сне, шли люди в форме с немецкими овчарками, их стало больше, намного больше… «Не бойся», – шепнул Ян, словно кто-то понял бы русскую речь. Юлю трясло от страха. Каким-то чудом он догадался, повторив: «Не бойся, их только двое, это отражение… Вон кафе, пошли».
Полицейские поравнялись с ними, псы взглянули без интереса. Не Освенцим, не ГУЛАГ и даже не съемки – Германия, сегодня, рассвет – и собак ведут обыкновенные полицейские…
Кофе прогнал озноб, отрезвил от ужаса. Главное – не думать об обратном полете, о том, что снова предстоит увидеть людей в форме с овчарками на поводках.
Миха с Яном обнялись. Ян освобожденно вздохнул – именно Миха сейчас был очень нужен. Юлька с Лилианой улыбались, заново привыкая друг к другу.
– Ты любишь его, да? – радостно спросила Лилиана. – Сколько лет?..
Она показывала на кольцо, подаренное в первую встречу, – кольцо с двумя сплетенными руками на Юлькином среднем пальце.
Лилиана не изменилась, и только дома, через несколько часов, при ярком свете стало видно: чудес не бывает. И прежде очень худая, сейчас она стала похожа на борзую – хрупкую, тощую, но по-прежнему выглядела стильной: ни торчащие ключицы, ни выпирающие суставы на крупных кистях ее не портили. Диета или болезнь? Юля помнила, как истаивала Кэрол.
Ужинали в небольшой кухне, за высоким прилавком. От бокала ли мозельского натощак или по другой причине, но Юля почувствовала, что вот-вот упадет с модного высокого табурета – до одури хотелось спать, и как она добралась до кровати, наутро вспомнить не могла. В комнате, как и во всей квартире, стояла простая удобная мебель и царил особый уют, который отличает человеческое жилье от магазинных интерьеров.
На следующий день Ян коротко записал в блокноте: «Наступил Кельнский собор», и фраза не показалась ни выспренней, ни фальшивой, она точно передавала его ощущение. Кельнский собор казался значительней, крупнее города – он открывался внезапно, он сам был городом. Переходили с места на место туристы, наводя фото- и кинокамеры, но ни один не входил внутрь, не остановившись прежде в изумлении. Собор ошеломлял, но не подавлял.
Юля несколько раз щелкнула фотоаппаратом и растерянно присела на каменную ступеньку. «Смотри, какие химеры! Как на Нотр-Даме – помнишь, Антошка фотки показывал?» – «Будет и Нотр-Дам…» – Ян был рассеян, едва ли слышал.
Каждый день он просыпался, мчался к собору и снимал, чередуя видеокамеру с фотоаппаратом. Вечером вчетвером обедали – чаще в ресторане, чем дома, потом гуляли по городу.
– Ты сделаешь фильм, и не один, – говорил Миха в мастерской.
У стены был прислонен завешенный крупный холст.
– Это масло, – пояснил Миха. – Лилиана недовольна, что я графикой занялся. Масло больше вос-тре-бо-ва-но. Не только масло: популярен акрил… А я могу не успеть.
– В смысле?..
– Да в том самом смысле, Длинный: не успею
Миха вглядывался в рисунок: уходящая дорога с двумя всадниками, высоким и коротышкой. Ян привез копию старого рисунка.
– Где оригинал, у тебя?
– Над столом висит.
– Я сейчас бы так не сумел… Откуда я взял четки?
– «Тиль», – напомнил Ян. – Забыл?
– У Тиля четки? Не помню.
– Не было. Но ты гениально их придумал.