Дженни Герхардт

She knew of nothing to say.	Сказать ей было нечего.
Lester, his thick hair pushed back from his vigorous face, leaned back moodily on his pillow.	Лестер, откинув густые волосы с высокого лба, лежал на подушке, усталый и хмурый.
"What a devilish trick of fortune," he thought.	"Какая злая ирония судьбы! - думал он.
Now she would go home and tell it to the family.	- Теперь она приедет домой и всем все расскажет.
His father would know, and his mother. Robert, Imogene, Amy all would hear.	Отец узнает, и мать, Роберт, Имоджин, Эми - все узнают.
He would have no explanation to make-she had seen.	И отрицать невозможно: Луиза видела достаточно".
He stared at the wall meditatively.	Лестер в задумчивости устремил взгляд на стену.
Meanwhile Jennie, moving about her duties, also found food for reflection.	Тем временем Дженни, занимаясь своими домашними делами, тоже предавалась размышлениям.
So this was her real position in another woman's eyes.	Так вот какого мнения о ней другая женщине!
Now she could see what the world thought.	Теперь понятно, что думает свет.
This family was as aloof from her as if it lived on another planet.	До семьи Лестера ей так же далеко, как до другой планеты.
To his sisters and brothers, his father and mother, she was a bad woman, a creature far beneath him socially, far beneath him mentally and morally, a creature of the streets.	Для его родителей, братьев и сестер она дурная женщина, неизмеримо ниже его по своему положению в обществе, неизмеримо ниже его морально и умственно, она уличная девка, тварь.
And she had hoped somehow to rehabilitate herself in the eyes of the world.	А она-то надеялась со временем восстановить свою репутацию.
It cut her as nothing before had ever done. The thought tore a great, gaping wound in her sensibilities.	Эта мысль была ей всего больнее, ранила как ножом.
She was really low and vile in her-Louise's-eyes, in the world's eyes, basically so in Lester's eyes.	Да, она действительно дурная и низкая в глазах Луизы, в глазах света, а главное, в глазах Лестера.
How could it be otherwise?	Может ли быть иначе?
She went about numb and still, but the ache of defeat and disgrace was under it all.	Она молчала и не жаловалась, но боль унижения и стыда не отпускала ее.
Oh, if she could only see some way to make herself right with the world, to live honorably, to be decent.	Ах, если бы как-нибудь оправдаться во мнении всех этих людей; жить честно, стать порядочной женщиной!
How could that possibly be brought about?	Как это сделать?
It ought to be-she knew that. But how?	Добиться этого необходимо, но как?
CHAPTER XXXIII	Глава XXXIII
Outraged in her family pride, Louise lost no time in returning to Cincinnati, where she told the story of her discovery, embellished with many details.	Луиза, глубоко уязвленная в своей семейной гордости, тут же возвратилась в Цинциннати, где и рассказала про свое открытие, не скупясь на подробности.