e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

и суждено было оставаться до самого отъезда во Францию в 1937 году4. Вера, благодаря знанию языков, через знакомства во французском посольстве получила доступ к хорошо оплачиваемым видам работ: гида с американскими ту-ристами, стенографистки и переводчицы с французским, иногда даже на меж-дународных конференциях. Так что в целом условия для работы в этом укром-ном углу оказались вполне приемлемыми и спокойными.

Жанр биографии исторического лица требовал от Набокова новых навыков: кропотливого сбора документального материала, обдумывания и выбора

методов и приёмов, оптимально отвечающих поставленным целям. Проект

обещал быть долгосрочным, забирающим много времени и терпения, – к тому

же атмосфера «тошнотворной диктатуры»1 побуждала писателя периодически

отрываться на попытки вырваться из плена фашистской Германии. В конце

апреля 1933 года Набоков пишет Струве: «Моё положение скверное... Издание

моих романов по-французски затягивается… Моя давнишняя мечта: печатать-ся по-английски».2 Струве, работавший в Лондонском университете, пытался

помочь, но ему это не удалось, ибо в Англии «в это время в моде был салон-ный большевизм и к эмигрантам относились с подозрением».3 Летом Набоков

предпринял ещё одну попытку: на этот раз надеясь получить место преподавателя английского языка и литературы в небольшом университете в Швейцарии, однако опять потерпел неудачу.4 Всё это отвлекало и тормозило работу, и

в ноябре, в ответном письме В. Рудневу, одному из редакторов «Современных

записок», он признался, что до сих пор занят подготовительной работой и

обещанный роман писать ещё даже не начал.5

И только 18 января 1934 года появляется, наконец, свидетельство, что автор приступил к созданию образа главного героя, озаботившись, прежде всего, дать ему подходящую фамилию: давний знакомый Набокова, Николай Яковлев (бывший учитель русской истории и литературы в русской берлинской

гимназии, перебравшийся в Ригу), прислал, по его просьбе, список старинных

дворянских фамилий, из которых, на этот раз, писателю пригодились Чердынцевы – из татар, по названию городка Чердынь, увековечившего память о временах Орды.6 Тем самым, между автором и его протагонистом устанавлива-4 ББ-РГ. С. 446.

1 Так Набоков назвал гитлеровский режим в Предисловии к американскому изданию

«Дара». См: «Дар», С. 160.

2 Цит. по: ББ-РГ. С. 467.

3 Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж, 1984. С. 239.

4 ББ-РГ. С. 469.

5 Leving Y. Keys to Тhe Gift… P. 3.

6 ББ-РГ. С. 471.

237

лась как бы родственная связь: Набоковы тоже имели татарские корни. Однако

первое место в двойной фамилии заранее было уготовано для Годуновых –

очевидная аллюзия на пушкинское «Ты царь: живи один». Если же знать атмосферу, царившую в эмигрантских литературных кругах этих лет, то заявленная

«царская» позиция знаменует собой также и вызов любым стадным метаниям

в поисках выхода: будь то призывы Ф. Степуна сплотиться в выработке какого-то единого «пореволюционного» сознания и коллективными усилиями спасать эмигрантскую литературу, или – посредством мистических откровений по

рецептам Мережковского – Гиппиус и культу отчаяния и смерти по Адамови-чу, – коллективно же принять путь обречённости.

Кредо Набокова: творец – всегда одиночка, и в «Даре» эту позицию выражает не только главный герой, но и частичные его двойники: поэт Кончеев, демонстративно заявляющий, что «настоящему писателю должно наплевать на

всех читателей, кроме будущего, – который, в свою очередь, лишь отражение

автора во времени»;1 и второй единомышленник, как автора, так и героя, – ан-глизированного (узнаваемо набоковского) облика писатель Владимиров, полагающий, что мысль всякого уважающего себя писателя «живёт в собственном

доме, а не в бараке или кабаке».2 Имя же, данное протагонисту, – Фёдор, что в

переводе с древнегреческого означает «дар Божий», не оставляет сомнений в

главной теме романа и главной цели его героя – воплощении этого дара.

В середине февраля того же, 1934 года, намечается следующий шаг автора в ориентации на романной местности: Набоков пишет рассказ «Круг». Этот

маленький рассказ, всего в девять страниц,3 крайне значим для понимания тогдашнего эмоционального состояния писателя, его мучительных попыток осознать причины катастрофы, произошедшей с Россией, и отмежеваться от тех, кто, вольно или невольно, оказался повинен в этом.

Похоже, что до знакомства с трудами Чернышевского Набоков не слишком задумывался над чувствами, которые могли питать простолюдины к дворянской культуре и её носителям – «барам». Ведь он воспитывался в доме, где

глава семьи – Владимир Дмитриевич Набоков – задавал тон безусловно ува-жительного отношения к каждому, в нём служившему: от двух швейцаров до

художника Добужинского, третьего по счёту и самого любимого учителя рисования 12-14-летнего подростка Володи Набокова. В этом доме любой мог