Эльдар Рязанов

Мы не пашем, не сеем, не строим,мы гордимся общественным строем,мы бумажные, важные люди,мы и были, и есть мы, и будем.Наша служба трудна изначально,надо знать, что желает начальник,

угадать, согласиться, не споритьи карьеры своей не испортить.Чтобы сдвинулась с места бумага,тут и гибкость нужна, и отвага:свою подпись поставить иль визувсе равно что пройти по карнизу.Нас не бьют за отказы, запреты,

мы, как в танках, в своих кабинетах.Мы сгораем, когда разрешаем,и поэтому все запрещаем.Нет прочнее бумажной постройки,не страшны ей ветра перестройки.Мы — бойцы, мы — службисты, солдаты

колоссальнейшего аппарата.Мы бумажные, важные люди,мы и были, и есть мы, и будем,мы не пашем, не сеем, не строим,мы гордимся общественным строем.

Формально первейшим объектом авторской сатиры является именно Филимонов на правах главного героя/антигероя. Но все-таки это далеко не та безжалостная сатира, которой Брагинский и Рязанов бичевали членов гаражного кооператива «Фауна»:

«Отвергнутый обеими женщинами, Филимонов мыкался эту ночь на Курском вокзале. Сначала он отстоял длинную очередь, чтобы сдать вещи в камеру хранения, потом купил у лотошницы пару пирожков с неизвестной начинкой, запил их невкусной газированной водой из автомата и принялся искать свободный стул. Давайте пожалеем Филимонова, ему сейчас очень скверно, потому что он не привык жить жизнью народа».

Последняя остроумная фраза написана Брагинским-Рязановым не для красного словца — соавторам действительно прежде всего жалко Филимонова, музыканта, ставшего бюрократом скорее по своей слабости, чем корысти ради.

В «Забытой мелодии…» авторы неоднократно применяют блистательный прием, подчеркивающий разницу между тем Филимоновым, каким он хотел бы быть (смелым, свободным, романтическим идеалистом-нонконформистом), и тем, каким он остается в реальности (трусливым, скованным, прагматическим конформистом-материалистом). Скажем, на совещании Филимонов встает и пламенно обличает своего начальника в устарелости и реакционности. Но это в мечтах, а в реальности персонаж произносит очередную суконную речь, вызывающую одобрение того самого устаревшего шефа. Потом Филимонов будет так же мечтать о решительном объяснении с женой, об окончательном соединении с любимой, об уходе с постылой работы…

Но два филимоновских видения стоят особняком. Первое — его комический сон примерно в середине сценария (и фильма):

«Филимонов часто погружался в забытье, и его посещали самые разнообразные сны, в том числе и государственные. Однажды ему приснилось, что перестройка, мать ее так, действительно удалась и одолела чиновничий аппарат. Бюрократов ликвидировали как класс, точно так же, как когда-то ликвидировали буржуазию. Правда, никого не убивали, не сажали, не ссылали и даже, наоборот, предлагали работу. Но выяснилось: делать что-то полезное чиновники не умеют. Пособие по безработице еще не ввели, а жить как-то надо было. Но ни у одного живого существа на планете нет такой приспособляемости к обстоятельствам, как у бюрократов. И канцелярские крысы разбежались по городу в поисках пропитания. Раньше всего на улицах столицы появились нищие. Затем возродилась почти исчезнувшая профессия карманников. С восхищением рассказывали об одном из бывших заместителей министра, который стал королем карманных краж на московском метрополитене. Участились грабежи в подворотнях и в лифтах, резко возросло число налетов на квартиры. Но никто не шел в домработницы, сторожа или дворники. Службисты с презрением отзывались о неком члене коллегии, который унизился до того, что пошел работать носильщиком на Киевском вокзале».

Эпизоды из этого же сна с побирающимися коллегами Филимонова — Одинковым (Валентин Гафт) и Мясоедовым (Александр Ширвиндт) — самые, пожалуй, забавные в фильме.

А вот второе видение (путешествие Филимонова в загробный мир во время клинической смерти) — истинно жуткое; это вообще одна из самых леденящих сцен во всем советском кино. В сценарии она возникает уже на первых страницах — в фильме Рязанов благоразумно поставил ее в самый конец. Начинать пусть траги-, но все-таки комедию с подобных кадров было бы немыслимо: