По ночному лесу эльф шел с большей уверенностью, чем по холмам днем. Впрочем, путь не был долгим: когда они углубились в пущу, наставник устроил привал, запретив почему-то пользоваться топором. Запрет был странным, но почти ненужным: сушняка хватало.
Арагорну было всё равно, куда его ведут: в его сердце серебряными струнами звенели ветры Сумеречного кряжа и розовел вереск над городом, которого нет.
Весь следующий день они шли по лесу. Лес был всё-таки странным, под стать серьезности Хэлгона: по нему было очень легко шагать. Таких удобных тропинок нет и в их родных лесах, а, между тем, никаких признаков жилья вокруг не видно. Если это не дороги к дому, не пути лесорубов, не тропы воинов – то зачем они? Кем проложены?
Лес не давал ответа… только вот подчас Арагорну чудилось, что за ними наблюдают. А то еще – узоры коры на дереве складывались в лица, непривычные, пугающие… казалось?
Принц пытался спросить, но эльф качал головой, пресекая речи.
К вечеру они уви… нет,
Осенний пир со свежим пивом был в разгаре.
далекие голоса так смачно горланили этот незамысловатый припев, что «пей» и «хэй» эхо разносило за пол-лиги, а ближе к дому можно было разобрать и остальные слова.
Столько радости было в этой песне, что от нее и впрямь становишься и бодрее, и добрее.
Арагорн разулыбался. Хэлгон ускорил шаг, принц не отставал, будто и не шел целый день.
Поднялись на холм – к дому с ярко освещенными окнами, дверь распахнулась, на миг ослепив их золотистым светом, но его тотчас перекрыла широкоплечая фигура и радостный голос пророкотал:
Том Бомбадил посторонился, пропуская гостей. Эльф и юный дунадан вошли в дом.
В избытке здесь было отнюдь не только пиво.
Жарко пылал камин, и всюду – на столе, по полкам, по стенам горело столько свечей, что и в летний полдень бывает не так светло.
Снеди на столе было человек на двадцать, не меньше. Пироги, ветчина, сыры, яблоки и множество мисок с какими-то вкусностями… такой пир Арагорн видел раз или два в жизни, но тогда за столом сидело множество народу, а тут – несколько коротышек, которые на первый взгляд показались принцу детьми, только вот у одного из этих «детей» была густая курчавая борода, а еще один был совсем седой.
Это «зайцы» позвучало у него с такой старательной строгостью, что Арагорн расхохотался в голос – на весь дом, и смех эхом отразился от балок.
Вскоре они, умытые и посвежевшие, сидели за общим столом, но на полу, потому что стол был по росту этим странным коротышкам, с которыми, кажется, век знаком, хотя не очень разобрал их имена – кто Мунго, кто Фратти, а кто-то – Крутоног, и это «Круто» он произносит с такой важностью, что даже имени его не запомнишь.
Им с Хэлгоном поставили большую, человеческую посуду и в кружки налили вкуснейшего на свете пива, а потом хозяин и Крутоног пели, хлопая себя по коленям:
У Арагорна горели глаза, он подпевал песням, словно знал их всегда, его кружка снова была полна, и это было здорово, кто сказал, что пиво хмелит, оно же пьется как вода, только очень-очень вкусная и душистая, и как же здесь красиво, в этом золотом свете свечей, и нет на свете дома замечательнее этого…