Один из волков-разведчиков уже упал со стрелой в боку, другой… Лаэр хорошо стреляет, это только начало, еще не подошел вожак, он всегда последний, вожак дрогнет, или, если совсем повезет, Лаэр его подстрелит – и тогда всё закончится, Лаэр умница, бережет стрелы, на всю стаю их не хватит, ничего, главных перебьем, а остальные удерут, сейчас нам большего не надо, нам бы раненых до своих довести.
Хотят напасть, но не решаются. Шерсть дыбом, глаза горят, рычат – взахлеб ругаются, еще немного – и слова разобрать можно… Лаэр, давай, сними парочку самых злых – еще до вожака. Если повезет – дрогнут до него.
Что-то не спешит их вожак. Ну а мы поторопимся.
Волчий взгляд.
Что?
Вожак.
Лаэр, достань его! да что ж ты мажешь…
Что-то рыкнул своим, будто приказал.
…он давно выслеживал этого двуногого.
Волк навек запомнит запах того, кто разорил его логово, запомнит, найдет когда-нибудь – и убьет.
Варг запомнит не только запах. Этот двуногий умел шевелить землю, так что она огнем жглась потом. Там, где он сражался, варги теряли силу – и обходили эти места, как выжженные пустоши. А если их туда всё-таки загоняли…
Таких двуногих было двое. Но один был совсем страшный, хуже лесного пожара. Даже глупый волк знает, что делать, если лесной пожар. Удирать.
А он был Вожак Варгов, а не глупый волк. Он выследил второго, который слабее.
Второй жжется, словно не слова мечет, а огненные стрелы. Стрелами было б не так больно.
Терпеть!
Больно, но тер-ррр-рпеть!
Он ослабнет, этот Второй. Он не сможет долго жечься.
Корень Зла – в страхе. В страхе жертвы, ярящем охотника. Страх жертвы – вкуснее ее крови.
Кто упивается страхом – пропитан им.
Кто упивается страхом – падет его жертвой сам.
Кто наслаждается чужой слабостью – боится встретить сильнейшего.
Кто наслаждается чужим бессилием – больше смерти боится бессилия собственного.
Вой от страха, волк. Вой, скули как щенок – ты слышишь силу Того, кому вы добыча.
Воют.
Кто-то метнулся в темноту, прочь.
Еще подстрелил Лаэр.
Стреляй!
Беснуются, боятся огня – и жаждут напасть, ревут, скулят, взвывают от Силы, язвящей их, в ярости метнутся вперед… молодчина, Лаэр, больше не мажешь, жаль вот, что мало стрел.
Да что же они никак не убегут, ведь давно пора, ведь волки и от меньшего удирали, поджав хвосты…
Вожак стоит. Рявкает, почти разбираешь слова.
Слова!
Это не волки. Это – варги.
Т-так.
Ну что ж, дважды умирал только Берен.
Да и вожак пока ругается, а с места не двинется. Еще посмотрим, кто из нас доживет до рассвета.
Разорвать! Разорвать в клочья и выпить кровь!
Варги, те, кто еще не удрал и не был сражен стрелами, рычали до пены бешенства.
К холму не подойти.
Двуногих не разодрать.
Убить!
И когда один из волков, не выдержав боли, словно трава под его ногами превратилась в тысячи игл, рванул прочь – на него набросились свои же, вцепившись в горло, шею, ноги, они драли уже мертвое тело, глуша яростью боль, глуша страх ненавистью, и уже неважно к кому.
Арагорн замер: он никогда не видел расправы варгов над своим же…
…а те, в кровавом бешенстве и жажде новой жертвы, перемахнув через боль как через огонь, перемахнув через страх гибели и жажду жить, перемахнув через ужас перед Древней Силой, – только ненависть, сжатая как стальная пружина и распрямившаяся серыми молниями, – они метнулись вперед, и Вожак теперь был впереди, это была его добыча, и он бы порвал в клочья каждого, кто осмелился посягнуть на нее.
Арагорн и Лаэр успели кивнуть друг другу, встать спина к спине… не было времени понять, что – не спасет, не было времени понять, что – всё, вспомнить жизнь… было несколько ударов сердца, пока огромный варг мчится вверх по склону, ты можешь только обнажить меч и все силы своей оборванной жизни вложить в удар, которым встретишь его.
Последний удар.
Может быть, успеешь выдернуть меч и разрубишь пополам второго.
Разменять свою жизнь на две.
Но налетевшая стая свалит тебя.