Хэлгон смотрел на него и молчал. Мысли разбежались. Слова тем более.
Сидит. Смотрит на него. Весь – как при жизни. Только глаза печальные. Раньше они печальными не были. Гневными – да, злыми – да, азартными, если за добычей гнаться, даже веселыми бывали иногда. Но не такими.
Келегорм мрачно усмехнулся.
«Я знаю».
«Нет. Только иногда. Я стараюсь держаться подальше от живых, Хэлгон, и от тебя – особенно».
Келегорм смеется в ответ – зло, очень похоже на себя прежнего.
«Жизнь?! Хэлгон, неужели ты действительно думаешь, что я бы стал показываться вам всем ради твоей жизни?! Умер бы – ушел в Мандос, тебе не привыкать. Или со мной остался. Вдвоем веселее».
«Ясно. Ты сильнее ударился головой, чем я ожидал. Хорошо, объясню. Хэлгон, говорят, ты встречался с Королем-Чародеем. Говорят еще, что он тебя легко обнаружил, хоть ты и прятался».
«Ну так подумай! Ты бы остался там, под камнями, живой. Он слышал тебя, он знал, что ты в Амон-Сул. Если б тебя не вытащили твои арнорцы, то…»
Хэлгон охнул.
«Жизнь я ему спас! Попадись ты Королю-Чародею, ты бы молил о смерти…»
«Ты считаешь себя обязанным мне и готов отблагодарить любой службой?»
«Хорошо. Тогда в благодарность за твою сохраненную свободу никогда – не – зови – меня».
«Это приказ, просьба, твой долг мне – называй это как хочешь. Но ни разу больше не смей взывать ко мне!»
«Проклятье, Хэлгон, с каких это пор тебе мало моего приказа!»
Келегорм медленно покачал головой.
«Хэлгон, я мертв».
«Вам нужен не советчик».
«Стать разведчиком? Хэлгон, пойдем на свежий воздух. Здесь, в духоте, ты совсем не способен думать».
Я мертв. Я отверг зов Мандоса и остался в Средиземье, я могу двигаться, видеть, размышлять и чувствовать, но это не делает меня ни на волос живее.
Быть мертвым больно. Как в тот миг, когда клинок Диора рассек мое тело и перерубил его связь с духом, так и сейчас огонь того удара остается во мне. И жжет… то, что от меня осталось. Первый же шаг к Мандосу – шаг прочь от этой боли. Но в Мандос я не пойду: нет, я не боюсь кары за совершенное, хотя на милосердие мне рассчитывать не придется – нет, просто из Темницы рано или поздно выходят. Выходят в Аман. И что мне там делать? Лучше уж терпеть этот огонь. Не такая и большая плата за возможность жить мертвым.
Вот как бывает: мертвым – жить.
Призрак может многое, для него нет стен, расстояний, голода. Призрак даже может сражаться – незримый мир полон неупокоенных духов. Орки, балроги, волколаки, еще кто-то. Их даже можно убить… оружие здесь бессильно, но голыми руками тоже неплохо.
То ли такая смерть после смерти совсем уничтожает, то ли отправляет в Мандос. Не знаю.
Так что жизнь у мертвых бывает бурной.
Только вот чем дальше, тем страшнее гложет нас всех одно и то же чувство: зависть. Бешеная зависть к тому, у кого есть руки, ноги, голова. У кого есть тело. И всё сильнее мы мечтаем об одном: взять его.
Мы голодны, вечно и безнадежно: мы жаждем плоти. Каждый воплощенный, кого мы видим, для нас – добыча.
Оркам проще: они дикой стаей бросаются на своих же собратьев, воплощаясь в их телах. Балрогам сложнее: им нужно тело получше.
А я? Неужели я ничем не отличаюсь от них? Неужели я однажды не выдержу и ради возможности снова двигаться, говорить, вести за собой – переступлю через эту, последнюю границу?
* * *
«Вот так-то, Хэлгон. Пойми, моим силам тоже есть предел. Каждый раз, когда я вижу крепкого воина, я невольно примеряю его тело на себя. Думаю,
– Мой лорд, тогда, быть может, лучше уйти в Мандос?
«На новые муки, за которыми – ничто?»
– Но Аман – не «ничто».