Эльф среди людей

Событий за последнюю тысячу лет было всего два. Долгая Зима и Лютая Зима. Обе как будто бы произошли сами собой – мало ли бывает необычных зим, но эти две врезались навсегда и в память бессмертных, и в память людей, передаваемую рассказами больше, чем летописями, и… да, и в карту врезалась Лютая Зима. В карту, на которой больше не было Тарбада, снесенного взбесившейся рекой.

Нет, эти зимы не были прихотью природы. Они были творением заклятого врага Арнора, который больше никак не обнаруживал себя на севере, только вот Кольцом Моргота искусно пользовался по-прежнему, и насылать морозы умел как никто другой…

Но, как ни ужасны были эти Зимы для людей, для эльфа они не шли в сравнение с гибелью Артедайна… да и с первой ангмарской войной тоже. Отчасти потому, что он знал обо всем заранее, чувствуя силу Моргула, а еще – потому что не сомневался: дунаданы выстоят. Нет, Великие Зимы не были для Хэлгона такими событиями, чтобы ими наполнить время. Хотя Тарбад жалко, да.

Время может быть заполнено людьми. Это Хэлгон знал, как никто другой. Такими и были для него все две тысячи лет, проведенные здесь: князья Артедайна, Арведуи, Аранарт, Арагорн, Араглас. И «потом». Всё, что было после Арагласа. Эльф строго следил, чтобы больше не привязываться ни к кому и никогда. Со всеми ровен, приветлив, по приказам очередного вождя бегает, если считает нужным, ходит куда сам пожелает, если считает нужным, о прошлом расскажет в подробностях, если… и нк скажет ни слова – тоже если. И все довольны.

Следопыт ходит по Пустоземью, век проходит за веком… им не по пути.

«Неспокойно» и «непонятно» – эти два слова погнали Хэлгона на юг в начале октября.

Передал через вестовых, что уходит «к Ривенделлу или даже южнее, пока сам не знаю», и неспешно пошел. Когда охотишься на смутную тревогу – торопиться нельзя.

Золотое великолепие лесов, прозрачно-оранжевые папоротники и царственные мухоморы под ними, горделивый рев оленей и бег косуль по пожелтевшим лугам, полнозвездное ночное небо, с которого срывалась то одна, то другая искра, узоры туманов, прекрасных в сиянии полной луны, – всё это сейчас волновало нолдора не больше, чем какого-нибудь хоббитского фермера, который смотрит на небо только чтобы узнать, не будет ли завтра дождя.

Хэлгона интересовали ненастья иного рода.

Вспоминалась Амон-Сул. Поражение, гибель башни, как сейчас ощущалась черная воля назгула, ударившая в нее… прошлое не из приятных. Но хуже всего было другое: та ночь, тот разговор, который веками изгонял из памяти и был уверен, что изгнал, заставил себя никогда больше не думать об этом, но снова и снова он – как живой, и идет рядом, и говорит… неважно, что именно говорит, потому что это не те жестокие слова, что в ту ночь, потому что за столько веков всё изменилось, потому что сейчас разведчик нужен лорду не меньше, чем лорд разведчику.

Потом это чувство ослабело, и Хэлгон несколько дней шел «в одиночестве». А в новолуние накатило опять.

Следопыт пересек Седую высоко по течению (настоящие дожди еще не начались, и это было несложно), решив войти в Ривенделл с севера. Он был твердо уверен, что там его ждут ответы на пока незаданные вопросы.

Устроившись на ночь в распадке между холмов, он кормил с руки небольшой костер: не для тепла или ужина, а просто так. Сон не шел, но хотелось отдохнуть. Впереди притаились неприятности, и не в нолдорских обычаях томить их долгим ожиданием.

Что-то произошло. Что-то скверное происходило прямо сейчас, и стоило спешить, возможно даже не дожидаясь рассвета. Элронд наверняка знает, но захочет ли он делиться знанием?

«Захочет, – уверенно сказал внутренний голос. – Когда речь идет о судьбе Средиземья, даже Элронд будет разумен».

Но даже если Элронд не станет говорить с нолдором, есть Глорфиндэль, и он…

«Знает даже лучше своего властителя».

Что же всё-таки произошло? Отчего вспоминается Амон-Сул?

«Оттого что назгулы. Здесь. Вся девятка. Скачут по дорогам».

Быть внутренним голосом это не могло никак.

И то, что он говорил, никак не может быть…

«Может, Хэлгон. Сейчас такое время, когда может быть всё».

– Кто ты?

«Неужели ты не узнаешь?»

– Этого не может…

«Это я, Хэлгон».

– Покажись!

В голосе слышится усмешка:

«Ты стал требователен, следопыт Пустоземья».

– Мой лорд, ты сам запретил мне…

«Века изменили нас обоих, Хэлгон. Мертвые тоже способны меняться».

Костерок обмяк и почти погас, и в темноте облачной ночи стали хорошо видны серебристые очертания призрака.

Хэлгон вскочил, преклонил колено:

– Мой лорд.

«Встань и слушай. Назгулы здесь. Недалеко от Ривенделла, я видел их. Иди на юг, поторопись. Я буду ждать тебя там. Ты мне нужен».

Изумленное «да, мой лорд» кануло в пустоту: Келегорм исчез.