Знакомство с этими двумя большими морскими семьями давало мне легкую возможность проводить без лишней затраты времени короткие досуги моего академического курса занятий. Работали же в академии много и неослабно. Кроме лекций, надо было найти время прочитать много книг по специальным отделам военной истории и стратегии и готовиться к репетициям в году. Кроме чисто лекционной учебной работы надо было по утрам в назначенные дни недели являться в манеж для обучения верховой езде, от которой освобождались только офицеры строевых частей кавалерии. Уроки езды производились в манеже кадетского корпуса на Васильевском острове, и туда надо было в учебный период занятий являться в 6 ч. утра. Это очень тяжело было в ненастную осень и зимою, особенно для тех, кто жил далеко.
Инструктором верховой езды был ротмистр-немец, прекрасный знаток своего дела, но презиравший людей, которые не умеют хорошо управлять конем и ездить на нем так, как он сам. Он был очень аккуратен, никогда не опаздывал сам, а потому опаздывающих отмечал в книжке и даже удалял из манежа. С нескрываемым удовольствием он приказывал смене закинуть стремена и водил ее не менее получаса рысью, требуя правильной посадки. Подстегивая под брюхом лошади бичом, он быстро доводил плохого ездока до падения, затем делал ему замечания, иногда в очень обидном тоне. Генерал Драгомиров очень ценил его работу, а потому жалобы некоторых слушателей на грубое обращение оставлялись без ответа. Но жалобщик рисковал за это потерпеть еще нечто худшее. Узнав, что в смене есть жалобщик, он всегда находил необходимым подхлестнуть его лошадь, иногда так искусно, что конец бича из-под брюха лошади попадал по ноге ездока, вызывая даже крик последнего. Да, обучение верховой езде для многих было не учение, а мучение. В конце года производился и строгий экзамен верховой езды; неудовлетворительная отметка по этому предмету влияла на общий средний балл и могла иметь дурное влияние.
Чтение лекций по всем предметам общеобразовательного характера и специально военным[предметам] протекало на первом курсе нормально, некоторые из профессоров были мне знакомы по Артиллерийскому училищу и Инженерной академии; новыми являлись почти все профессора по всем отделам военной истории, стратегии и военному хозяйству. За малыми исключениями, читали все они хорошо, предъявляя нам строгие требования к усвоению их лекций. Для практических занятий – решения тактических и военно-хозяйственных задач – мы все разбивались по группам, и у каждой группы был свой ответственный руководитель, офицер Генерального штаба. Я попал в группу полковника Шимановского, очень умного и знающего руководителя, фанатически преданного военному искусству.
В течение зимнего сезона к нам являлся для пробных лекций и ознакомления с его методом обучения солдат грамоте тоже фанатик этого дела артиллерийский капитан Троцкий-Сенютович[154]
. Мы с большим интересом выслушали его лекции, ознакомились с его методом и самим букварем. Я с радостью убедился, что в обучении солдат в батарейной школе, а затем в саперной роте был, по существу, близок к методе Троцкого-Сенютовича. К сожалению, этот подвижник всенародного обучения грамоте мало встретил сочувствия в «сильных мира сего»; ему пришлось без всяких серьезных результатов опять вернуться в провинциальные глубины, так как столичные военные сферы очень мало внимания обратили на его метод и горячее стремление обучить грамоте всю нашу армию за время прохождения в ней людьми своей действительной службы, затратив на издание своего учебника, все показные пособия и самую поездку в столицу свои скудные средства, капитан Троцкий-Сенютович без существенного результата и огорченный уехал из Петербурга. Мы вступили в такой период государственной жизни нашей страны, когда главной основой ведения жизни и обучения нашей армии становилась строжайшая экономия. А потому всякое новшество, требовавшее расхода, отметалось как непригодное. Нужно было иметь особый талант и огромные связи, чтобы провести в жизнь армии, что-либо новое и действительно ей полезное.Порфирий Николаевич Троцкий-Сенютович