Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Из родных в Петербурге оставался еще Саша, заканчивая свое университетское образование, после которого ему предложили место в Управлении государственного контроля. Свое же место гувернера-учителя он продолжал сохранять по просьбе опеки, так как дети очень к нему привязались, и он имел на них, по заявлению опеки, большое и крайне желательное влияние. Он остался на этом месте и тогда, когда опека сменилась попечительством и, кажется, был в этой роли. Отношения между нами были корректные, но довольно холодные. Мы слишком долго росли врозь и при совершенно разных условиях, чтобы сохранить общие точки соприкосновения и взгляды, младшие братья окончили удовлетворительно. Леонард стал врачом, зиму проживал в Москве, а весной – на кавказских минеральных водах, постепенно приобретая репутацию хорошего и удачливого врача, особенно по внутренним и женским болезням. Виталий стал юристом и занимал в Крыму, в Ялте, должность судебного следователя. Михаил по окончании Юридической академии служил в Варшаве в военно-окружном суде. Здесь он и женился на разведенной жене своего товарища (урожденной Трахтенберг). Николай с Катей и Мамой проживал в Киеве. Отец продолжал возиться на своем хуторе, погрузившись с головой в свое почти безотходное хозяйство. Летом его навещала Мама с Катей. Переписку с ними всеми я поддерживал, но редко, главным образом, ко дню больших праздников и по случаю каких-либо семейных обстоятельств.

Сам себе я удивлялся, как постоянно слабели родственные связи в коренной семьей, но теплее всех и крепче чувствовал я связь с родной Мамой, которой изредка раскрывал душу и делился своими заветными мыслями. С Катей мы больше обсуждали вопросы чисто материального характера. Добрые и мягкие братские отношения сохранились с Колей, с самым младшим братом Виталием, с детских лет ко мне очень привязанным. Никакой материальной поддержки теперь я ни от кого из дома не получал. За весь период пребывания в этой второй академии не пришлось ездить в отпуск ни разу.

Прошел зимний сезон учебного года и с наступлением весеннего тепла появилось в вестибюле расписание переводных экзаменов, именно первой их половины. В течение года я занимался довольно усердно, не запуская ни одного предмета. Для меня результаты экзаменов оказались благополучными, и я остался по списку в первом десятке. Но для всего нашего курса и эти экзамены оказались почти конкурсными: переведено было на второй курс только пятьдесят слушателей, а остальные 21 были отчислены, получив по одной неудовлетворительной отметке на каком-либо из экзаменов. Никаких переэкзаменовок и поправок не допускалось в академии, с отчаяния один из слушателей, молодой армейский офицер (женатый и очень упорно добивавшийся поступления в академию), застрелился, к ужасу своей молодой и безумно любившей его жены.

С мая месяца все курсы академии отправлялись в пределах Петербургского уезда на съемки и полевые поездки. Нашему курсу предстояло выполнить три вида съемок: инструментальную (2 квадрат[ные] версты), с триангуляцией, работая с мензулой и теодолитом; полуинструментальную (4 кв. версты) без теодолита, с буссолью, но с точными промерами; глазомерную (20 кв. верст) только с буссолью. На каждую работу давалось строго определенное время, и указывался точно участок работы. В помощь каждому съемщику для ношения инструмента и промеров назначалось три солдата от петербургского гарнизона. Глазомерная съемка производилась только лично слушателями академии. Все манипуляции съемки, а затем штриховка должны быть выполнены самим слушателем; за нарушение этого требования в чем-либо следовало немедленное отрешение от академии. Контролировали съемщиков внезапным объездом штаб-офицеры и обер-офицеры Генерального] штаба, а принимала и сверяла с местностью исполненную в срок работу комиссия из двух преподавателей съемки и руководителя группы. Приемка была строгая до мелочей.