Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Скоро явился к генералу Драгомирову с предложением ознакомить слушателей и другой мученик-изобретатель, знаменитый Давыдов[155] со своим прибором стрельбы из больших орудий на морских судах во время самой сильной качки. Он явился с огромной моделью, состоящей из разных машинок, маленьких пушек и проч., соединенных с его секретом – прибором электрическими проволоками. Он очень заинтересовал генерала Драгомирова, который предоставил ему для установки его моделей с прибором одну из свободных аудиторий, куда и должны были все собраться для слушания лекции Давыдова и показа его опытов. Горе изобретателя Давыдова было в том, что при огромном таланте техника-изобретателя он был косноязычным и сильно волновался в присутствии большого числа незнакомых людей. Поэтому еще за день до лекции он просил генерала Драгомирова дать ему кого-либо из слушателей академии в помощь по объяснению модели и самого опыта. В субботу в нашу лабораторию перед концом занятий зашел ген. Драгомиров; кратко объяснив суть предстоящей в воскресенье лекции с показом изобретения Давыдова, он спросил, не пожелает ли кто ему помочь.

Я охотно вызвался на это поручение. Он познакомил меня с г. Давыдовыми оставил нас вдвоем с изобретателем. Мы объяснились. Я предложил Давыдову подробно познакомить меня с его изобретением, а затем повторить ему все, как я его понял. Он же должен меня все время поправлять. Затем я снова самостоятельно повторю все, а он меня поправит. Он очень горячился и волновался, когда я ошибался. Но, в общем, по третьему разу я довольно прилично изложил суть дела, и г. Давыдов остался доволен, крепко и радостно пожав мне руку. В воскресенье я еще раз до начала лекции снова повторил все объяснение Давыдову, и он остался доволен. Собралось на эту лекцию много желающих не только нашей академии, но и Артиллерийской, Инженерной и моряков. Странно было видеть на кафедре двух лиц: молодого саперного офицера и уже довольно пожилого, небрежно одетого штатского человека, стоявшего у своего сложного аппарата. Лектор-офицер говорил от имени изобретателя, который одобрительно мимикой и отдельным словом поддакивал, показывая свою модель и части сложного прибора, а затем и самый опыт; вспышки целой группы орудий на судне-модели, качающемся подобно настоящему кораблю на волнах. В общем, наша совместная лекция с Давыдовым прошла благополучно. Больше всех был доволен ген. Драгомиров, который сразу оценил все огромное значение этого изобретения.

Но г. Давыдов долго еще понапрасну пытался заинтересовать тех, кто мог действительно дать ход его изобретению и применить его к нашему флоту и приморским крепостям. Говорили после, что об этом изобретении проведали англичане и сразу предложили Давыдову такие условия, что, наконец, проснулись и наши высшие сферы. Прибор Давыдова был принят и усвоен нашим флотом.

Мне это маленькое участие в лекции Давыдова составило некоторую репутацию, а главное, удовлетворение в ознакомлении с очень сложным изобретением, потребовавшее большого напряжения мозга. Не скрою, что это усилило во мне и без того излишне высокое мнение о своей особе, что мне всегда вредило.

Между тем, мы втянулись в обыденную лямку наших академических занятий. В них претило мне преувеличенное значение, какое придавали профессора некоторых отделов военных знаний, особенно военной истории и тактики. Здравый ум не мирился в том, что это серьезная наука, основанная на незыблемых началах и принципах. Технический прогресс подсказывал, что в будущем многое резко изменится в тех выводах, какие делаются теперь профессором из истории войн Фридриха Великого и Наполеона 1^го. Но никакая критика не допускалась, и личное свое суждение по этим вопросам надо было глубоко запрятать в самом себе.

Так же точно здравый смысл не мирился с тем, что рельеф местности лучше всего выражается разной толщины штрихами, а не горизонталями и, например, растушевкой итальянской тушью. Время, потребное для выштриховки большого участка плана местности в несколько десятков раз было больше, чем горизонталями, а особенно растушевкой. Тем не менее, нельзя было и подумать против этого способа возражать: надо было упорно, до боли глаз упражняться в штриховке, которая многим очень плохо давалась.

Без особых выдающихся событий пролетел зимний сезон занятий. В старших, особенно в дополнительном, курсах шла упорная и горячая работа над темами. Здесь пришлось оказать дружеское содействие и мне некоторым из выпускных, помогая им по инженерному усилению позиций корпуса или армии данной каждому темы.