Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Сутки мои были достаточно заполнены. Тем не менее, я постепенно стал восстанавливать прежние научные знакомства и связи с Географическим обществом и с Военно-педагогическим музеем в Соляном городке. Меня оба эти учреждения встретили как старого знакомого и просили принять участие в их работах. Я счел своей обязанностью испросить разрешение своего академического начальства через группового руководителя. Запрещать не запрещали, но и благосклонности к таким сторонним для академического курса занятиям не проявили. Думаю, что ген. Драгомирову это было неприятно. Да и самоуверенность моя, которая, вероятно, проявлялась более ярко, чем у моих товарищей и сверстников, ему не нравилась. Во всяком случае, это я почувствовал в его тоне обращения. Однажды, в промежутках между лекциями я спускался по широкой внутренней лестнице вниз, в общую курительную комнату, а ген. Драгомиров поднимался наверх в какую-то аудиторию или библиотеку. Я остановился на площадке, вытянувшись в струнку по-военному, и давал ему дорогу. Он остановился против меня и серьезно, с легкой саркастической усмешкой медленно осмотрел меня с ног до головы. Затем, сделав жест рукой над своей лысиной, сказал резко:

– Пора, г-н офицер, подстричь волосы! – и прошел мимо.

Если бы у меня в костюме была бы какая-либо неисправность, я получил бы и гораздо серьезнее замечание. Я, конечно, поторопился по окончании лекций исполнить это требование в ближайшей от академии парикмахерской, хотя, сколько помню, моя шевелюра ничего противозаконного не представляла. Во всяком случае, избегая каких-либо осложнений, я должен был свое участие в занятиях Географического общества и в Соляном городке ограничить до минимума, так как свободные от академических занятий досуги были очень невелики.

Постепенно я побывал и в семьях прежних моих знакомых, где меня принимали особенно дружески и искренно. Всюду я встретил прежний прием. У моих друзей Адикаевских я встретил такое же шумное собрание учащихся в высших учебных заведениях, но уж нового поколения, которое от меня отстояло лет на десять. Все же мне приятно было окунуться в эту горячую и вечно волнующуюся атмосферу разнообразных политических идей и мировоззрений. Здесь-то я и столкнулся со своими прежними сверстниками и спорщиками самого крайнего левого направления. С удивлением услышал от них об их действительной практической, личной или общественной работе, ничего общего не имеющей с когда-то горячо провозглашавшимися идеями.

– Как же это вы, Константин Николаевич, так резко изменили свои убеждения? – спросил я одного из прежних вожаков дум и мыслей современной нам молодежи.

– Эх, батенька! Да кто же смолоду не был молод и не болтал всякой всячины?! Жизнь всему научит, и всякого переломает по-своему, – отвечал мне изящно одетый, в золотых очках общественный деятель, который прежде ходил только в нечищеных сапогах, красной рубахе навыпуск, с пледом на плечах, в мятой старой фетровой шляпе и с суковатой палкой в руках.

– Это так теперь по-вашему выходит. Ну, а все же, кто вашим горячим речам поверил и гниет теперь где-либо на каторге или поселении в Сибири? Им-то как понимать вашу перемену во взглядах?!

Мой бывший оппонент с неудовольствием отошел от меня. Но и мне этот вопрос долго не давал покоя, так как я не нашел в сердце своем ответа.

В материальном отношении я в этот период проживания в столице был в гораздо более благоприятных условиях, чем в Инженерной академии. Я получал по рублей в месяц, и мне хватало на жизнь в обрез, но все же я справлялся без долгов. Пришлось тяжелее с ремонтом одежды, но этот вопрос разрешился прилично. В общем, существовать можно было безбедно, но отказываясь от посещения театров и больших балов, куда приличие требовало выходить в безукоризненном и свежем костюме, затрачивать деньги на перчатки, проезд и проч. Это было не по карману.