Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Многочисленные свидетельства влияния Франка на Эйхенбаума, Бергсона – на Шкловского и Тынянова приводит Дж. Кертис [Кертис, 2004: 110]. Подчеркивая значение «Предмета знания» и других работ Франка для Эйхенбаума, исследователь заключает, что плюралистическая онтология Франка, сложившаяся под воздействием бергсоновской идеи длительности (durée), определила плюралистическое мышление формалистов: «Тынянов и Эйхенбаум оба воспользовались представлением Франка о системе как совокупности взаимодействующих, но отдельных единств» [Там же: 101], «Франк дал им способ понимания отношений между прошлым и настоящим, которое можно было применять к исследованию литературы» [Там же].

Отступления на темы времени и истории есть в некоторых литературоведческих статьях Эйхенбаума, это основная проблема «Моего временника», где история становится предметом научной и художественной рефлексии. Чрезвычайно настойчиво Эйхенбаум повторяет мысль о «неподвижной истории»: «Напрасно историю смешивают с хронологией. История – реальность: она, как природа, как материя, неподвижна. Она образуется простым фактом смерти и рождения – фактом природы, никакого отношения к времени не имеющим. Хронология и время – абстракция, выдумка, условность, регулирующая семейную жизнь и государственную службу» [Эйхенбаум, 2001: 38]. Здесь же уместно будет вспомнить статью Эйхенбаума о Тютчеве, где литературовед обосновывает мысль о том, что привычное нам хронологическое, «историческое» время недостаточно, что наряду с ним существует второе, особое время, Эйхенбаум называет его «настоящим»[259]

, «темным» временем, чьи приверженцы – поэты, и в частности Тютчев:

И времени – два. Одно – призрачное, наше, которым создается история, другое – настоящее, стихийное, темное, которого «глухие стенания» раздаются в ночи. ‹…› Эстетика, думаю я, еще недостаточно это оценила, потому что не опирается на онтологию. Как теория отвлеченного знания, так и теория знания художественного не может развиваться вне онтологии, т. е. теории самого предмета или бытия [Эйхенбаум, 2005: 352].

И еще:

Тютчев знает совершенно особенное… истинно пророческое состояние: не просто предвидеть будущее, но совсем на мгновение выйти из пределов времени и потому видеть его как бы со стороны. Так должны бы чувствовать современность истинные, призванные историки [Там же: 355][260].

Предвиденье не будущего, а прошлого, возвращение прошлому черт настоящего является одним из главных тезисов Эйхенбаума о времени. Интересно, что статья Эйхенбаума о письмах Тютчева появляется через несколько лет после статьи о Тютчеве Франка, где прямых рассуждений о времени нет, зато есть мысль о недостаточности и неточности субъектно-объектной парадигмы для описания «художественного переживания»:

Вся вообще противоположность между субъективным и объективным моментом, между содержанием самого предмета и формой, в которой сознание улавливает, переживает и воспроизводит его, вся эта противоположность лежит за пределами художественного переживания и противоречит его природе [Франк, 2005: 279].

Ослабление или отмена субъектно-объектных отношений обусловливает обострение «предметного чувства поэта»:

…личность <в процессе художественного переживания. – Е. К.> чувствует себя в вещах и вещи в себе, или, точнее, не сознает ни вещей, ни себя, а лишь одно духовное целое, которое, не вмещаясь ни в какое ограниченное «я», вместе с тем полно трепета живой жизни, пропитано душевностью и духовностью [Там же: 286].

Фиксациям на «я» соответствуют фиксации на «настоящем» времени, что сокращает дистанцию между «я» и миром, почти нивелирует границы между ними[261].