Эпоха великих потрясений: Энергетический фактор в последние десятилетия холодной войны

Важно, что параллельно с этими изменениями в лексиконе политической элиты США в это время все чаще стало появляться новое словосочетание: советская нефтяная угроза. Впервые такой термин появился еще в 1960-е годы в связи с тем, что для проникновения на рынки Европы Москва зачастую использовала тактику демпинга, предлагая цены заведомо ниже тех, которые устанавливали крупнейшие нефтяные компании^[422]. На все обвинения в свой адрес СССР неизменно отвечал, что он просто продает нефть по справедливой, а не монопольно завышенной цене. На волне этого в нефтяном бизнесе, а затем и в прессе стали говорить о советской нефтяной угрозе, которая понималась как подрыв ценовой стабильности. Однако, к концу 70-х годов это понятие, на фоне тектонических изменений в мировой нефтяной промышленности, получило новое, более привычное для нас осмысление – как манипулирование поставками в политических целях.

На слушаниях, состоявшихся 1 февраля 1977 года в сенатском Комитете по внутренним делам, М. Конант, один из авторов доклада Министерства обороны о перспективах советской нефтяной промышленности, рассказал, что в его исследовании проводилась оценка места СССР «в игре» за нефть Ближнего Востока. При этом он подчеркнул, что роль поставщика собственных углеводородов и посредника в продаже газа и нефти Ближнего Востока на европейский рынок дает Москве «беспрецедентный инструмент манипулирования поставками»^[423]. Это, по сути, и есть современное понимание нефтяной угрозы.

Однако в конце 70-х годов Вашингтон отдавал себе отчет в том, что для того, чтобы предпринимать конкретные шаги по контролю европейско-советских энергетических связей, необходимо предложить Старому Свету какую-либо альтернативу «красной нефти». Что касается поставок собственных ресурсов, которые имелись и имеются в США в большом количестве, то даже на фоне «сланцевой революции» последних лет Белый дом не готов дать однозначные обязательства по снабжению своих союзников энергоносителями. В 70-е годы говорить об этом и вовсе не приходилось. Даже на вежливые, но настойчивые запросы Японии относительно аляскинской нефти, в разработке которой ее фирмы участвовали с 1966 года, Дж. Картер ответил, что «возможны лишь кратковременные и ограниченные поставки»^[424]

.

В Белом доме также понимали, что Брюссель в гораздо большей степени зависит от стабильности поставок с Ближнего Востока, а значит, и от политики США в данном регионе, чем от поставок из СССР. Старый Свет беспокоила, таким образом, не столько советская нефтяная угроза, сколько особые отношения США с Ираном и Саудовской Аравией и, самое главное, подход США к решению арабо-израильского конфликта^[425]. В этом смысле, усилия по установлению энергетических связей с СССР виделись в Брюсселе, Бонне и Париже не чем иным, как попыткой обезопасить себя от «ближневосточной угрозы», т. е. от повторения событий 1973 года

^[426]. Более того, отказ советского руководства увеличить поставки в Европу во второй половине 70-х годов, вероятно, вызванный отсутствием понимания в Москве собственных экспортных возможностей в условиях назревавшего кризиса нефтедобычи, заставлял нервничать и европейцев, которые, вполне естественно, надеялись, что все их вложения первой половины 1970-х гг. в советскую нефтяную промышленность дадут результат^[427]

.

В деле выработки согласованной энергетической политики внутри Западного блока, администрация Дж. Картера вплоть до 1979 года находилась в довольно слабой позиции. Несмотря на принятые обязательства и договоренности, Вашингтон не только не смог остановить рост импортной зависимости от нефти ОПЕК у себя дома, но и в энергосбережении был далек от тех цифр, которые демонстрировали европейцы. В силу всех этих причин в конце 1970-х годов США не педалировали тезис о советской нефтяной угрозе в их диалоге с Европой. Однако важно понять, что само появление этого концепта, пусть и во внутриамериканском политическом обиходе, маркирует принципиально новое восприятие фактора советской нефти в отношениях между Западом и Востоком.