В связи с этим нельзя не задаться вопросом о том, насколько реалистичными были оценки советской угрозы в конце 1970-х годов? Задумывался ли сам СССР над тем, чтобы применять «нефтяное оружие» против стран Европы? Версия о мифичности этой угрозы поддерживается такими исследователями, как П. Хогзилиус и Т. Митчелл[428]
. В доступных советских документах, в беседах с Е. М. Примаковым, отвечавшим тогда за группу в ИМЭМО по анализу последствий энергетического кризиса в странах Западной Европы, нам не удалось обнаружить следа таких замыслов. В СССР по-прежнему господствовало убеждение, что главным гарантом безопасности государства является мощная армия и продвинутый ВПК. Вес этих факторов трудно оспорить, однако в какой-то момент эта уверенность приводила к недооценке той роли, которую может играть экономика в глобальном противостоянии. «Идея перекрытия крана относится к сфере бульварных детективов, а не серьезной внешнеэкономической политики»[429], – примерно так можно резюмировать позицию Москвы.На наш взгляд, советская нефтяная угроза в 70–80-е годы действительно была скорее мифом, чем реальностью. Во-первых, несмотря на важность советского экспорта в Европу, все же его объемы были не столь значительны. Лишь одна страна – нейтральная Финляндия в большей степени зависела от нефти СССР, чем нефти ОПЕК (см. Табл. 15). Во-вторых, в свете приведенных выше данных об огромных инвестициях, направленных в нефтегазовый комплекс, а также важности нефтедолларов для советского бюджета, попытка углеводородного шантажа была бы крайне рискованной для самого СССР. В-третьих, к тому, что касалось экономических отношений и поддержания разрядки со странами Европы, в СССР относились с большим трепетом. Если принять все эти доводы во внимание, то становится понятен скепсис европейских лидеров в отношении этой угрозы. В нем, на наш взгляд, как ни в каком другом вопросе проявлялась асинхронность политики разрядки между Европой и СССР в сравнении с разрядкой на уровне сверхдержав[430]
.Подведем итоги. Расширение взаимодействия между Западным и Восточным блоком в сфере нефти и газа было одним из ответов развитого мира на «нефтяную атаку» 1973–1974 года. Это сотрудничество представляется крайне интересным в понимании модификации правил и установок биполярной системы международных отношений в контексте политики разрядки. По сути, оно стало ответом первого и второго мира на ревизионистские действия третьего мира (ОПЕК) в международно-экономической сфере. Будучи продуктом политики разрядки, нефтяные связи между Западным и Восточным блоком неизбежно должны были пройти через те же этапы «заморозок» и угасания, что и политика разрядки в целом. Если в первой половине 1970-х годов («золотой» период разрядки) все три основных центра западного мира – США, Япония и европейские страны – вели переговоры по целому ряду углеводородных проектов с Советским Союзом, то с приходом к власти администрации Картера произошел отказ от этих проектов со стороны Японии и США. Еще в 1973 году личный помощник президента США Ч. Колсон предупреждал, что важно не дать «золотой лихорадке», царившей в 1972–1973 годах среди американских бизнесменов, угаснуть «в результате перегрузки и несоответствия аппетитов реально существующим условиям, как это уже бывало ранее»[431]
.К сожалению, именно такой сценарий в итоге и реализовался. Первый удар по «лихорадке» был нанесен принятием поправки Джексона – Вэника. После 1976 года эта тенденция только усилилась, когда перестановка акцентов с
Глава 6
Второй энергетический кризис 1979–1980-х годов: от «картеля» к рынку потребителей