Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Проблемой Спасовича было возможное вмешательство со стороны правительства. Проблемой правительства был тот факт, что, как выразился в 1906 году министр финансов Коковцов, “евреи настолько умны, что нечего и думать сдержать их каким бы то ни было законом”. A сдерживать их нужно было потому, что они настолько умны. В той мере, в какой Россия оставалась традиционной империей со специализированными сословиями и племенами, евреям в ней не было места, поскольку их специализация стала универсальной. А в той мере, в какой Россия была стремительно развивающимся обществом с крупными оазисами “шаблонного либерализма”, евреям в ней не было места, поскольку их успехи казались чрезмерными. Для того чтобы “открыть путь талантам”, либерализм обязан исходить из взаимозаменяемости граждан. Для того чтобы обеспечить или симулировать такую взаимозаменяемость, он вынужден использовать национализм. А для того чтобы преуспеть как идеология, он должен не замечать парадоксальности своего положения. По всей Европе евреи делали явной тайную связь между либеральным универсализмом и этническим национализмом, демонстрируя таланты, но не становясь взаимозаменяемыми. В России конца XIX века, мучительно продвигавшейся от сословного традиционализма к шаблонному либерализму, они стали лучшим доказательством того, что первый несостоятелен, а второй опасен[229]

.

В последние полвека существования империи евреев убивали и грабили как олицетворения опасного ума. Одесский погром 1871 года начали местные греки, проигрывавшие в конкурентной борьбе торговых монополий, однако большинство погромщиков – тогда и позже, когда насилие стало распространяться, – составляли недавние мигранты из деревни, проигрывавшие в конкурентной борьбе за место в современной жизни. Для них евреи были чуждым лицом города, манипуляторами незримой руки, меркурианскими чужаками, превратившимися в хозяев. Они по-прежнему занимались рискованными ремеслами, но пути их стали еще более неисповедимыми, а многие из их детей стали революционерами, то есть открыто покушались на все еще священные символы аполлонийского первенства и достоинства – Бога и Царя[230]

.

Когда в 1915 году Максим Горький опубликовал анкету по “еврейскому вопросу”, наиболее распространенный ответ был сформулирован читателем из Калуги: “Врожденный жестокий, последовательный эгоизм еврея всюду берет верх над добродушным, малокультурным, доверчивым русским крестьянином и купцом”. По словам респондента из Херсона, русский крестьянин нуждается в защите от евреев, поскольку он пребывает “в зачаточном развитии, детском периоде”, а согласно “У., крестьянину”, “дать евреям равноправие, безусловно, нужно, но не сразу, а постепенно, с большой осмотрительностью, иначе в скором времени если не вся земля, серый народ русский, то наполовину перейдет в рабство евреев”. Солдаты-резервисты Д. и С. написали, что “для евреев нужно дать отдельную колонию, иначе они приведут Россию до ничего”. А “г-н Н.” предложил окончательное решение: “Мое русское мнение: просто-напросто всех Евреев нужно стереть с лица земли Российской империи, и больше ничего не остается делать…”[231]

Как и повсюду в Европе, евреи – победоносные меркурианцы без патента на опасные ремесла – были чрезвычайно уязвимы. В России более, чем где бы то ни было, лишенные крова аполлонийцы не имели риторической и правовой защиты со стороны либерального национализма, то есть не слышали уверений в том, что чуждое новое государство на самом деле принадлежит им по праву, что модернизация и бездомность – их приобретение, а не потеря, и что универсальное меркурианство – не что иное, как возрожденный аполлонизм. Защита в виде антиеврейских ограничений, которую получали перебиравшиеся на новые места крестьяне, приводила к результатам, обратным желаемым. В городах черты оседлости доминировали евреи, а все большее число их детей, удерживаемых там силой, присоединялось к бунту против Бога и Царя.

Расплачивались за это люди, подобные отцу бабелевского рассказчика, ограбленному и униженному в тот день, когда сын его почувствовал горькую, горячую и безнадежную любовь к Галине Аполлоновне.