Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Когда бабелевский рассказчик пришел с Конармией в Галицию, он увидел присевшую к нищей земле “безглазую, щербатую” синагогу, “узкоплечих евреев, грустно торчащих на перекрестках” и “евреев в жилетах, с поднятыми плечами”, стоявших “у своих порогов, как ободранные птицы”. Повсюду царил вековой запах гнилой селедки и “протухшей кислоты испражнений”. “Местечко смердит в ожидании новой эры, и вместо людей по нему ходят слинявшие схемы пограничных несчастий”.

Здесь, “в удушливом плену” хасидизма, среди “бесноватых, лжецов и ротозеев”, при дворе “последнего рабби из чернобыльской династии” он нашел истинного пророка последнего исхода.

И вдруг я увидел юношу за спиной Гедали, юношу с лицом Спинозы, с могущественным лбом Спинозы, с чахлым лицом монахини. Он курил и вздрагивал, как беглец, приведенный в тюрьму после погони. Оборванный Мордхе [“горбатый старикашка, ростом не выше десятилетнего мальчика”] подкрался к нему сзади, вырвал папиросу изо рта и отбежал ко мне.

– Это – сын равви, Илья, – прохрипел Мордхе и придвинул ко мне кровоточащее мясо развороченных век, – проклятый сын, последний сын, непокорный сын…

И Мордхе погрозил юноше кулачком и плюнул ему в лицо[241].

Таков Первый акт Еврейской революции, написанный “братом” пророка – братом-пророком, чьи истории “предназначались для того, чтобы пережить забвение”[242]. Другой брат, “комсомольский поэт” Эдуард Багрицкий (Дзюбин), вспоминал свое собственное детство:

Его опресноками иссушали,

Его свечой пытались обмануть.К нему в упор придвинули скрижали –Врата, которые не распахнуть.Еврейские павлины на обивке,Еврейские скисающие сливки,Костыль отца и матери чепец –Все бормотало мне:– Подлец! Подлец!

[…]Любовь?Но съеденные вшами косы;Ключица, выпирающая косо;Прыщи, обмазанный селедкой ротДа шеи лошадиной поворот.Родители?

Но в сумраке старея.Горбаты, узловаты и дики,В меня кидают ржавые евреиОбросшие щетиной кулаки.[…]– Отверженный! Возьми свой скарб убогий,Проклятье и презренье!Уходи! –

Я покидаю старую кровать:Уйти?Уйду!Тем лучше!Наплевать![243]

И он ушел – как ушли Илья и Бабель со своим героем. То, что они нашли после 1917 года, было намного удивительнее, чем постыдная жизнь всех людей на земле; намного удивительнее, чем Пушкин, Галина Аполлоновна и призрачные островки свободы. Они нашли первую Религиозную войну XX века, последнюю войну во имя конца всех войн, Армагеддон накануне вечности.

Для тех, кто хотел сражаться, существовало только одно воинство. Красная Армия была единственной силой, последовательно выступавшей против еврейских погромов; единственной, во главе которой стоял еврей. Троцкий был не просто военачальником или даже пророком – он был живым воплощением искупительного насилия, мечом революционной справедливости и – в то же самое время – Львом Давидовичем Бронштейном, чьей первой школой был хедер Шуфера в Громоклее Херсонской губернии. Другими вождями большевиков, стоявшими ближе всех к Ленину во время Гражданской войны, были Г. Е. Зиновьев (Овсей-Герш Аронович Радомысльский), Л. Б. Каменев (Розенфельд) и Я. М. Свердлов[244].