Эркюль Пуаро

– Говорят, мадемуазель, что грех искупается смертью. Но мне кажется, иногда за грех можно расплачиваться и роскошью. И легче ли такое наказание – быть оторванной от привычной жизни? А когда она промелькнет вдали, путь к ней уже прегражден...

Он остановился. Горничная, отбросив всю свою чопорную сдержанность и став просто пожилой испуганной женщиной, вбежала в комнату и, заикаясь, давясь словами, проговорила:

– О мисс Марчмонт... о сэр... хозяйка... наверху... ей очень плохо... она не отвечает, я не могла разбудить ее, а рука ее совсем холодная...

Круто повернувшись, Пуаро выбежал из комнаты. Линн и служанка последовали за ним. Он мчался наверх, на второй этаж. Горничная указала на открытую дверь прямо перед лестницей.

Это была большая нарядная спальня. В открытые окна ярко светило солнце, освещая дорогие ковры на полу.

В широкой резной кровати лежала Розалин. Казалось, она спала... Ее длинные темные ресницы были опущены, голова очень естественно покоилась на подушке. В одной руке Розалин держала скомканный носовой платок. Она была похожа на опечаленного ребенка, который плакал до тех пор, пока не уснул.

Пуаро схватил ее холодную руку и пощупал пульс. Рука была холодна как лед и подтвердила ему то, о чем он уже догадался.

Он тихо сказал Линн:

– Она уже давно мертва. Она умерла во сне.

– О сэр! А что же мы будем делать? – Горничная расплакалась.

– Кто ее врач?

– Дядя Лайонел, – ответила Линн.

Пуаро приказал горничной вызвать по телефону доктора Клоуда, и она вышла из комнаты, все еще всхлипывая.

Пуаро взад и вперед шагал по комнате. На белой картонной коробочке, лежащей возле кровати, он увидел надпись: «По одному порошку перед сном». Обернув руку носовым платком, Пуаро открыл коробочку. Там оставалось еще три порошка. Он прошел через комнату к камину, затем – к письменному столу. Стул перед ним был отодвинут, бювар открыт. В бюваре лежал лист бумаги со словами, нацарапанными детским неоформившимся почерком:

«Я не знаю, что делать... Я не могу больше... Я была так грешна. Я должна кому-нибудь рассказать и успокоиться... Я сначала не хотела быть такой дурной. Я не знала, что из этого произойдет. Я должна записать...»

Последние слова обрывались ровной чертой. Перо лежало отброшенное. Пуаро стоял и глядел на эту записку. Линн все еще стояла у кровати, глядя на мертвую молодую женщину.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвался Дэвид.

– Дэвид, – кинулась к нему Линн. – Вас освободили? Я так рада...

Он отмахнулся от ее слов и от нее, почти грубо отстранив с дороги, и склонился над неподвижной белой фигурой.

– Роза! Розалин! – Он прикоснулся к ее руке, затем повернулся к Линн. Его лицо пылало от гнева, но слова прозвучали громко и неторопливо: – Итак, вы убили ее? В конце концов вы избавились от нее! Сначала избавились от меня, закатали меня в тюрьму по дутому обвинению, а потом, все вместе, вы убрали с дороги и ее! Все вместе или один из вас? Впрочем, мне это безразлично! Вы ее убили! Вам хотелось этих проклятых денег – теперь они ваши! Ее смерть дает вам эти деньги! Теперь вы вылезете из долгов! Вы все будете богаты – компания грязных убийц и воров, вот вы кто! Вы не осмеливались прикоснуться к ней, пока я был рядом. Я защищал свою сестру – она ведь сама никогда не умела постоять за себя. Но когда она осталась здесь одна, вы воспользовались случаем...

Он остановился, слегка покачнувшись, и произнес тихим дрожащим голосом.

– Убийцы!

Линн воскликнула:

– Нет, Дэвид! Нет, вы заблуждаетесь! Никто из нас не хотел убить ее. Мы не могли бы этого сделать.

– Линн Марчмонт, один из вас убил ее. И вы знаете это так же хорошо, как и я!

– Я клянусь, мы не делали этого, Дэвид! Клянусь, что мы не сделали ничего подобного!

Его дикий взгляд немного смягчился.

– Может, и не вы, Линн...

– Нет, Дэвид, клянусь вам, нет...

Эркюль Пуаро сделал шаг вперед и кашлянул. Дэвид стремительно обернулся к нему.

– По-моему, ваше предположение излишне драматично, – сказал Пуаро. – Зачем сразу делать вывод, что ваша сестра убита?

– Вы говорите, что она не убита? Вы называете это, – он указал на фигуру в кровати, – естественной смертью? У Розалин нервы были не в порядке, да, но у нее не было никаких органических заболевании. Сердце у нее было вполне здорово.

– Прошлой ночью, – сказал Пуаро, – прежде чем лечь спать, она сидела здесь и писала...

Дэвид шагнул за ним, наклонился над листом бумаги.

– Не дотрагивайтесь до записки, – предупредил его Пуаро.

Дэвид отдернул руку и, стоя неподвижно, прочел записку.

Затем быстро повернул голову и испытующе взглянул на Пуаро.

– Вы предполагаете самоубийство? С чего бы Розалин кончать с собой?

На этот вопрос ответил не голос Пуаро. Спокойный, с остширским выговором голос инспектора Спенса раздался из открытой двери: