Рывок — и казачья конная ватага вымахнула на яр. Под ним золотилась широкая песчаная коса, на которой у лодок сгрудились ногайцы и пленники. Казаки хлынули вниз.
Ордынцы, увидя казаков, заметались. Часть их бросилась в челны. Однако большинство вскоре пришло в себя и повернуло на станичников. Впереди татар был Чор-чахан. Мурзак выхватил из ножен ятаган. Уверенный в силе своего отряда, он не ждал большой беды.
— Ватарба-а-а! — закричал Ермак и налетел на мурзака.
— Рус, рубить тебя буду! — ответил Чор-чахан.
Херебцы бойцов заржали, поднялись на дыбы и стали люто грызться. Чор-чахан вертелся угрем, уклоняясь от ударов. От сабель сыпались искры.
— Эх, якар-мар! — вскричал атаман. — Буде тешиться! — Насев на ордынца, он прижал его к яру. Молнией блеснула казацкая сабля, и Чор-чахан упал к ногам своего коня…
Ногайцы рассеивались, многие кинулись вплавь на конях через Волгу, другие отплыли в челнах, а третьи бросились в лес. Их настигали и беспощадно били. Ермак направил коня к сбившимся в кучу пленникам.
Они жадно ждали его слова. Ермак поднял руку и оповестил:
— Эй, крещеные, берите и свое, и ногайское и ступайте на Русь! С богом!..
И поехал прочь, сильный и довольный.
— Сегодня мы сробили доброе дело, — сказал он Ивашке Кольцо.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Разгуливал Ермак с дружками по кривым улицам Астрахани с таким ощущением, как будто никогда не покидал этого города. Вот мазанки тянутся вдоль Кутума и Балды, за кремлевскими стенами зеленеют луковки церквей, а на шумных и пестрых базарах — бойкий торг азиатскими товарами. Зазывают горячо и страстно бухарцы под свои навесы и перед очарованным взором казака разбрасывают потоки шелка, цветистых тканей, тонких шалей. Гляди, и пусть душа радуется! Рядом звон железа, гортанные выкрики — восточные оружейники на глазах толпы куют мечи, травят затейливые узоры на булатах. С этим казакам не скоро расстаться! Синим пламенем сверкает клинок, твердый и острый.
Взял Кольцо кривую сабельку, в ручьистой синеве которой серебрились искорки, и мигнул Ермаку:
— Эх, батька, ни кармазиновые, ни канаватные ткани мне нипочем! Мне бы эту сабельку!
По лукавому взгляду Ивана догадался Ермак, что казак отнимет у бухарца клинок. Атаман повел глазами, нахмурился. Его строгий взгляд говорил: «Посмей только тронуть, башку долой!».
Вздохнул Кольцо и положил клинок перед бухарцем. — Бери и не смущай вояк! Всяко бывает…
Ермак и сам показал бы удаль и со своим товариством — донским лыцарством — в одночасье опустошил бы базар, да нельзя: Астрахань — город русский.
Казаки вышли на простор, и скучно стало. Кругом в Заволжье степь, лесов нет, радости нет, кроме рыбы ничего нет!
Кольцо разочарованно сказал:
— Ну и край! Базар не трожь, кругом пески, и силон помериться не с кем! Зачем шли, торопились сюда на край моря? Айда, браты, в кружало!
Ермак не питух, но в кабак пошел, не пожелал нарушить кумпанство. В душной избе гамно, крикливо, чадно.
Не успели казаки усесться за тесный стол — целовальник к ним. В руках ендовы полны-полнехоньки полугаром, — и пошла круговая. Станичники повеселели, запели свою любимую:
Пригорюнился атаман, задумался: «Сколь силы и удали в донских молодцах! И куда ее истратишь? А кровь по жилам бурно бежит. Горячая кровь — дел больших просит!»
В соседней застолице кто-то жалуется:
— Ногаи коварство кругом чинят. Они навели сюда Касим-пашу с войском, погромить Астрахань хотели. Сидит ногайский князь в Сарайчике и служит двум господам. Город большой, знатный… Сказывали, вельми прекрасен был Шери-Сарай на Ахтубе. Золотой шатер и подбит золотой парчой. И добыл его Чингис-хан в царстве гинов. Велелепие, ох!
Искоса глянул Ермак на говорившего и увидел могучие плечи, широкую спину и упрямый крутой затылок. «Силен хват! — определил Ермак и старался вспомнить — Где я видел молодца, где слышал голос сей громоподобный?»
Брязга не выдержал — соскочил со скамьи, подошел к гулебщику и облапил его плечи:
— Дивное ты сказываешь и сердце зажигаешь. Сказывай, брат, о торге ногайском. Много видел там русских полонян?
— И русских, и литвин, и поляков — разного люда много. Продавали полонян бухарцам, туркам, персам, и в орду шло немало. Московские люди шли других дороже — предпочитают их за простоту, за ум, за честность и силу. И полонянок с Руси охотней брали, — здоровее и краше русской девки не сыскать. И красота на много лет. Однако на торгу одним кнутом всех били. Мужиков, доводилось, и охолащивали и каждого клеймили тамгами купцов.
— Самих бы их так! — выкрикнул Брязга. — А к нам в полон ногай попадет альбо ордынец — овечкой блеет…