Ермак

Заметив приближающихся атамана с есаулами, посол пошел медленней. Ему льстило внимание станицы. Не доходя до Волховского, атаман и есаулы низко склонили головы.

— Добро пожаловать, боярин! — заговорили они.

Степанко нахмурился, засопел сердито. «Шапку ломают, заискивают. Из Москвы с добром не прибывают. Ну, братки, конец нашей донской воле!»

После торжественных приветствий и краткого слова Волховской, сопровождаемый донцами, с важным видом, неторопливо прошел на майдан и остановился в середине круга у тесового стола. Атаман положил на скатерть булаву, пернач, есаулы — жезлы. Царский посол прокашлялся и кивнул приказному:

— Грамоту!

Худой, тщедушный приказный, своим видом весьма напоминавший монастырского послушника, подобострастно протянул кожаный футляр и что-то шепнул князю. Посол снисходительно кивнул головой.

Из футляра извлекли лист с золотой печатью на красном шнурке.

По казачьему кругу загомонили недовольные голоса:

— Перед кем собирается речь держать московский посланец?

— Шапку долой!

— Как басурман пришел… Поношение Дону…

Волховской вздрогнул, тревожно оглядел площадь, заполненную взволнованным, неспокойным людом, и подумал: «Эка, вольница, не чуют, кого принимают! А впрочем, кто их знает, людишки тут беглые, опальные…»

Он неторопливо снял горлатную шапку и передал ее подьячему. После этого он снова взял грамоту, трепетавшую, как крыло птицы, в его руках.

Посол стал громко читать:

— «От царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича. На Дон, донским атаманам и казакам. Государь за службу жалует войско рекою столовою, тихим Доном, со всеми запольными реками, юртами и всеми угодьями. И милостиво прислал свое царское жалованье…»

— Эй, слухай, что таке? — выкрикнул седоусый и бородатый казак. — Дьяче, чего мелешь?

— Тишь-ко ты! — закричали на него есаулы.

— Не можу молчать! Чего он там, сучий сын, брешет! — не унимался станичник. — Який добрый царь выискався, — жалует тем, чем от века и без его милости володеем!

— Цыц! — рявкнул на него атаман и, оборотясь к громаде, выкрикнул: — Слухай, казаки добрые, волю царскую и кланяйся в ноги! Не забудь, добрый люд, кто будары с хлебом прислал до Дону!

Напоминание о хлебе успокоило круг. Наступила тишина, и московский посол, подняв повыше грамоту, сердитым голосом прочел:

— «А мы бы милостивы были всегда к Дону, а вы бы в покорстве пребывали»…

Дальше в грамоте царь корил донцов за то, что будто они задирались с турками. Тут на майдане поднялся страшный шум. Кричали казаки, ходившие под Астрахань и в Мугоджарские степи истреблять турок:

— Не мы ли помогли Астрахани? Не мы ли кровь лили, чтоб ворога отбить? От — царская награда!

Обида и горечь звучали в этих выкриках. Опять поднял голос атаман:

— Станичники, царское слово потребно чтить!

Волховской выждал, когда утихло на майдане, и продолжал:

— «Послали есмы для своего дела мы воевод и казачьих атаманов под Астрахань и под Азов. А как те атаманы на Дон приедут и о которых наших делах вам учнут говорить, и вы бы с ними о наших делах промышляли за один; а как нам послужите и с теми атаманами о наших делах учнете промышлять, и вас пожалуем своим жалованьем»…

Казаки угрюмо молчали. Посол повысил голос:

— «А тех воров, что на Волге пограбили орленые бусы наши, — казаков Ермака, Ивашку Кольцо, да Грозу, да прочих заковать и выдать нам»…

Степанко не утерпел и закричал зло:

— Браты, слыханное ли дело? Николи с Дону выдачи не было!

Десятки глоток поддержали Степанка:

— Эх, хватился, дьяче! Ищи в поле ветра: Ермака да его дружков давно след простыл!

— Пошто такое посрамление Дону?

Посол насупился, посерел и крикнул в толпу:

— Вы, низовые казаки, воровать бросьте. Ослушников царь накажет. И хлеба не даст смутьянам!

Степанко закричал:

— Мы не холопы. Заслужили хлеб! Не дашь, сами возьмем!

— Верно сказал Степан. Истинно! — поднял голос Ильин.

— Не отдадим хлеба! Силой возьмем! — закричали женки.

Казаки не прогнали их с майдана. Наголодались казачки и дети, как им смолчать и не выкричать свое наболевшее.

— Дьяче, — прошептал атаман, дотрагиваясь до локотка посла. — Дьяче, не дразни ту хмару… Опасный люд…

Волховской и сам почувствовал грозу и сказал мягче:

— Эх, казаки, славные казаки, да можно ли так царской милостью кидаться. Ведь царь-то русский, и для Руси он хлопочет. Ну, как тут не накормить сирот и вдов…

— Ага, по-другому запел боярин! — усмехаясь в усы, проворчал Степанко. — А Ермака не выдадим. Сам упрежу его…

«Своенравный, непокорный народ», — подумал посол и нахмурился. Глаза его встретились с глазами атамана, и они поняли друг друга. «Исподволь, тайно, обходными путями, а стреножим сего необузданного, дикого коня!» — решил Волховской и стал ласковее…

2

Царь Иван двинул большое войско на Волгу. Шло оно берегом и плыло в ладьях от Нижнего Новгорода и от Казани. Повелел государь воеводе Мурашкину:

— Разом ударь по ворам! Не щади разбойников!