…Пребывание Есенина в Ленинграде завершилось созданием стихотворения «Русь советская». В. С. Чернявский рассказывал:
«Незадолго до отъезда он утром, едва проснувшись, читал мне в постели только что написанную им „Русь советскую“, рукопись которой с немногими помарками лежала рядом на ночном столике. Я невольно перебил его на второй строчке:
– Ага, Пушкин?
– Ну да! – и с радостным лицом твёрдо сказал, что идёт теперь за Пушкиным» (2, 405).
Главный смысл этого стихотворения выражен в следующей строфе:
Только что – полторы недели назад в разговоре с А. Ахматовой – поэт почём зря крыл советскую власть, и вот уже готов идти по выбитым ею следам! Критик Циклоп (псевдоним не раскрыт) почувствовал фальшь в уверениях поэта и от души «врезал» ему:
«Это красиво, а как поскоблишь, вскроется ложь: ведь душа поэта и есть его лира. Раз эту лиру, то, чем живёшь, прячешь глубоко и только для себя, что же отдаёшь ты Октябрю? Пустоту» («Труд». Баку, 5 окт. 1924).
В целом стихотворение «Русь советская» было принято хорошо, несмотря на то, что автор явно проигнорировал интернациональный уклон политики большевиков его времени:
1 августа Есенин был уже в Москве. После полугодового отсутствия вернулся к Бениславской. Неделю он работал над «Поэмой о 36», посвящённой узникам Шлиссельбурга и царской ссылке:
С почти готовой поэмой Сергей Александрович уехал в Константиново и дорабатывал её там. Младшая сестра поэта рассказывала:
– Помню, как часами, почти не разгибаясь, сидел он за столом у раскрытого окна нашей маленькой хибарки. Условия для работы были очень плохие. По существу, их не было совсем. Мы старались не мешать Сергею, но так как дом наш был слишком мал, а амбар служил кладовой, нам приходилось его беспокоить.
Поэма о революционерах-узниках была хорошо встречена критикой: «Свежий советский ветер опахнул большую, творческую душу Есенина, избалованную, искалеченную кабацким надрывом. В струях этого ветра омылось чудесное дарование Есенина, зазвенело новыми песнями. И напрасно Есенин утверждает, что „октябрю и маю“ он „лиры милой“ не отдаст. Он уже отдал её, сам того не замечая».
14 августа Сергей Александрович опять в Москве. Первым, кого он встретил при возвращении в столицу, был И. В. Грузинов, который не сразу узнал Сергея Александровича:
«Вечер. Со мною поэт Х. Идём по Тверской. Идём по направлению к Советской площади[69]
. Видим – едет мимо нас на извозчике молодой человек. На вид интеллигентный рабочий, в кепке и чёрном пиджаке. Молодой человек соскакивает с извозчика и подбегает к нам.– Ба! Да это Есенин! Да как же это так? Почему же мы его не узнали?
Сделал короткую стрижку. Надел какой-то простой костюм, лицо загорелое и обветренное. Даже говор другой.
Не дожидаясь вопросов, Сергей Александрович начал рассказывать о Константинове. При этом размахивал руками и говорил громко – на всю улицу, приукрашивая прелести деревенской жизни.
Ходил ловить рыбу, с сестрой. Сестра у него такая, какой в мире нет. Леща поймал на удочку. Такого леща, что с берега никак нельзя вытащить. Лезет в воду сестра. Полез в воду сам.
– Тяну леща к себе, а он тянет к себе…
Брат у него. Сила! Такого силача нигде нет. Не говори ему поперёк. Убьёт. Рассказ повторяется снова и снова. Брат, сестра, лещ. Сестра, лещ, брат. Лещ, сестра, брат».
Возвращение Есенина из пенат, конечно, решили отметить. Пошли в кафе имажинистов «Мышиная нора». Находилось оно на Кузнецком мосту. Там Сергей Александрович читал стихотворение, написанное в деревне: