Есенин в быту

– Это Аксельрод дал, знаете – кокаин, я уж понюхал один раз, только ничего не почувствовал, не действует.

Я от ужаса крикнула:

– Сейчас же бросьте! Это ещё что такое!

И что есть силы ударила его по руке. А он растерянно, как мальчишка, понявший, что балует чем-то нехорошим и опасным, со страхом растопырил пальцы и уронил. Вид у него был такой: избавился, мол, от опасности.

Во время нашего разговора то один, то другой из ожидавших его, чтобы ехать к Дункан, прохаживался мимо нас. С. А. каждый раз хватал меня за руку с испуганным восклицанием:

– Тише, тише, молчите, – и глазами показывал, что нас слушают. Как затравленный зверь – кругом враги – не знает, в какую сторону броситься».

В конце концов Бениславская увела Сергея Александровича к себе, но это лишь на несколько дней оградило его от сомнительных «друзей», и к кокаину он пристрастился, а в ноябре ещё раз наведался к Дункан – пришёл за своим бюстом работы Конёнкова. Приёмная дочь Айседоры вспоминала:

– Бюст, который Конёнков гениально изваял из большого куска дерева, стоял наверху серванта со всякими побрякушками в углу гостиной. Когда Изадора отказалась отдать ему бюст и попросила его прийти к ней в другой раз, когда он сможет унести его, Есенин потащил в угол стул и на своих неустойчивых ногах влез на него. Он добрался до бюста дрожащими руками и схватил его, но тот оказался слишком тяжёл для него. Есенин пошатнулся и рухнул на пол вверх тормашками, прижимая к груди своё деревянное изображение. Молча поднялся на ноги и выбежал из комнаты.

Так Изадора в последний раз видела своего поэта и мужа Сергея Есенина.

Нет – не в последний. Они видели друг друга ещё раз. Это случилось в апреле 1924 года в Ленинграде. В это время там гастролировал Камерный театр. А. Я. Таиров, руководитель театра, пригласил на обед писателя Н. Н. Никитина, сказав, кстати, что на обеде будет Дункан. В свою очередь Николай Николаевич сообщил, что у него Есенин, и он придёт с ним.

Артисты Камерного театра остановились в гостинице «Англетер». Войдя в номер Таирова, Сергей Александрович ограничился общим поклоном и сел подальше от Айседоры. Никитин, никогда до этого не видевший Дункан, всё своё внимание сосредоточил на ней:

«Я смотрел на Дункан. Передо мной сидела пожилая женщина – образ осени. На Изадоре было тёмное, вишнёвого цвета, тяжёлое бархатное платье. Лёгкий длинный шарф окутывал её шею. Никаких драгоценностей. И в это же время мне она представлялась похожей на королеву Гертруду из „Гамлета“. Есенин рядом с ней выглядел мальчиком…»

Засмотревшись на Айседору, Никитин упустил момент, когда Есенин исчез, словно привидение. Таинственное исчезновение поэта удивило писателя и заставило поразмышлять:

«Неужели он приезжал лишь затем, чтобы хоть полчаса подышать воздухом с Изадорой?..

Быть может, нам кое-что подскажет отрывок из его лирики тех лет:

Чужие губы разнеслиТвоё тепло и трепет тела.Как будто дождик моросит

С души, немного омертвелой.Ну что ж! Я не боюсь его.Иная радость мне открылась.

* * *

Так мало пройдено дорог,Так много сделано ошибок.

Быть может, и этот роман был одной из его ошибок. Быть может, он приезжал в „Англетер“, чтобы ещё раз проверить себя, что кроется под этой иной радостью, о которой он пишет… Во всяком случае, я верю в то, что эта глава из жизни Есенина совсем не так случайна и мелка, как многие об этом думали и ещё думают».

Троцкий. Вернёмся к последнему разговору Сергея Александровича с И. И. Шнейдером. Он происходил 17 августа. Тогда Есенин сказал Илье Ильичу, что его вызывают в Кремль, а 20-го сообщил А. Дункан о приёме у Л. Д. Троцкого, то есть был у него 18 или 19 августа.

Перед этим Сергей Александрович прочитал одну из статей наркома о литературе и революции, в ней Лев Давидович предрекал итог заграничного турне поэта: «Воротится он не тем, что уехал».

– Да, я вернулся не тем, – признавался Есенин и заявлял:

– Милостивые государи! Лучше фокстрот с здоровым и чистым телом, чем вечная, раздирающая душу на российских полях песня грязных, больных и искалеченных людей про «Лазаря». Убирайтесь к чёртовой матери с Вашим Богом и с Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтоб мужик не ходил «до ветру» в чужой огород.

Власть предержащая относила крестьянских поэтов к своим попутчикам, то есть к временным, а потому ненадёжным союзникам, которые в любой исторический момент могут шарахнуться в любую сторону от прямого пути к социализму. Троцкий писал об этой категории деятелей культуры: