– Да как! – махнул в сердцах рукой драгун. – Не разговаривает он ни с кем, не ест ничего – лежит в шатре тихонько и все время в одну точку смотрит. Я уж и так, и эдак его попробовал было растормошить, про то, как Ленька с испугу двух персов спеленал, ему рассказал. А Ильюше что, словно бы чурбаку говоришь, все впустую. Молчит и даже глазами не хлопает. А исхудал-то он ка-ак! Ничего ведь третью неделю вообще не ест!
– Да-а, плохо дело, – огорченно крякнул Сошников. – Эдак его и до Тифлиса, до гошпиталя обозные не довезут, где-нибудь тут в общей могиле камнями прикроют.
– Лучше уж в бою пасть, чем вот так мучиться, – глухо проговорил Осип и начал соскабливать с только что отлитой цилиндрической штуцерной пули свинцовую кромку. – Покалеченному ну какая жизнь? А у него лекаря ногу по самый уд отрезали, даже и деревяху теперяча некуда приделать. Ежели со мной вот такое вдруг случится, то вы меня, братцы, лучше уж сами пристрелите, чем эдак.
– Типун тебе на язык, Осип! – воскликнул Силович. – Тьфу на тебя! Ну вот чего болтаешь?! Ничего, отобьемся от персов, все до Тифлиса живые дойдем, а там и на отдых встанем. Глядишь, и Ильюха наш очнется. Пристроят его в каком-нибудь из монастырей, будет себе тихонько на солнце, на камушке греться. Ложки вон резать начнет или игрушки-свистульки для детворы. Так-то он парень рукастый, отходным промыслом с братьями занимался до рекрутчины. Сказывал, что не один десяток изб они на Волге своей артелью сработали. А вы пули больше лейте, кто его там знает, каков он, этот отход, будет? Арьергард – это вам дело не шуточное, братцы!
Всех коней драгунам было велено отдать под вьюки. С тягловой скотиной в корпусе было совсем худо, больше половины обозных лошадок пустили уже под нож, а вывозить от Эривани нужно было много. Князь Цицианов повелел ничего не оставлять противнику, чтобы он не мог похваляться потом трофеями.
– Прости, моя хорошая! – Тимофей в последний раз тщательно вычесал Чайку, напоил ее и засыпал сохранявшийся до особого случая овес в торбу. Он смотрел, как она хрумкает, засунув морду в суконный мешок, и гладил ее по гриве. Доведется ли ему увидеть ее еще раз? Не сгинет ли она от пули на каком-нибудь из перевалов? Не сорвется ли в бездонную пропасть? Не покалечит ли на камнях ногу? Кто за ней там будет в обозе смотреть так, как он? Да ведь и ему в последнем заслоне тоже придется несладко.
Четвертого сентября ранним утром русские сняли осаду с Эриванской крепости и начали отступление. Гарнизон, видя это, салютуя, открыл пальбу, на стенах ликовали ханские воины.
– Ничего-о, мы еще вернемся, ждите! – процедил сквозь зубы Федот. – Рано вы радуетесь!
В первый день пути неприятель не преследовал русские войска. Как видно, его переполняла радость от их ухода. Нужно было устроить торжественную встречу шаху и наследному принцу, оказать им всяческие почести, устроить, как это и водится в таких случаях, парады и пиры. Персы с ханскими воинами праздновали победу. Да, русские пока еще не разбиты, и они сами потерпели от них досадные поражения в нескольких битвах, но ведь они уходят, уходят к себе на север, не сумев взять крепость. А значит, есть повод для радости, и можно попробовать уничтожить их на горных дорогах при отступлении.
Пятого сентября около полудня на идущий в заслоне второй эскадрон драгун и роту егерей выскочило около трех сотен всадников. Выстроенные в шеренги русские подпустили их поближе и ударили залпами в упор. Персы, потеряв несколько десятков убитыми и ранеными, в беспорядке отступили. С этого момента они все время нависали над арьергардом, делая наскоки. Пару раз им даже удалось обойти его по горным тропам, и русскому заслону приходилось пробиваться к основным силам штыками. Хорошо выручали здесь полковые орудия. Небольшие единороги, перекатываемые вручную по камням, разворачивались в сторону опасности и били ядрами или картечью. В помощь канонирам придали по десятку пехотинцев из Саратовского мушкетерского полка, и теперь пушкари могли сосредоточиться на боевой работе. Видя, как ловко отработанными до автоматизма движениями орудуют расчеты, баня стволы и закладывая в них заряды, Тимофей проникся уважением к этим труженикам войны. Их громовые выстрелы звучали порой даже чаще, чем его мушкет, а уж эффект от картечи был воистину сокрушительный.
– Огнев, персы опять нас с тыла по горной тропе обошли! – крикнул командующий арьергардом подполковник Бомбель. – Бери своих орлов и выбей их с дороги, пока они там не скопились большими силами!
– Эскадрон, спешиться! В колонну становись! – скомандовал капитан. – Всем проверить свое оружие, перезарядиться, надеть штыки! На все про все минута времени!
Закопченные исхудавшие драгуны щелкали гранеными клинками, закрепляя их на стволах мушкетов, проверяли пороховую затравку в оружейных замках, смотрели, хорошо ли выходят сабли из ножен. Делали они все это молча, сосредоточенно, безо всякой суеты.
– Эскадрон, за мной! Бегом марш! – крикнул Огнев и пристроился спереди на правом фланге колонны.