Эскадрон, сабли наголо!

– Ваше благородие, в строю все взводы, незаконно отсутствующих нет… – начал доклад подходящему эскадронному командиру Шаньгин. – Только нестроевых я не стал выводить, чтобы они своим видом тут глаза не мозолили.

– Ладно, ладно, Куприянович, – отмахнулся в раздражении Огнев. – Ждем, сейчас комендант выйдет и все нам объявит.

Он завидел подходящую группу людей в военных мундирах и отдал команду стоять «смирно».

На площадь перед ханским дворцом вышел грузный подполковник в сопровождении майора и двух обер-офицеров. Он хмуро оглядел выстроенные подразделения и, опустив ладонь на темляк сабли, откашлялся.

– Так, слушай меня внимательно! – Он сделал долгую паузу и потом вновь продолжил свою речь. – Решительным штурмом от третьего января сего года крепость Гянджа была взята доблестным русским войском и сама вместе с окружающими землями и со всем проживающим здесь народом включена была в подданство российское, получив при этом название «Елисаветполь». Нам, стоящим здесь войскам, кавказским наместником, его светлостью князем Цициановым Павлом Дмитриевичем предписано было охранять эти земли, блюсти здесь порядок и соблюдать благочиние. К местному же населению велено было относиться уважительно и милосердно, дабы возбудить этим привязанность и всяческое уважение к Российской императорской власти. Однако же не все во вверенном мне гарнизоне прониклись важностью оного. Позавчера трое рядовых из крепостной роты нарушили указания их светлости, мои личные приказы и приказы своих командиров и совершили постыдный акт, а именно обманным путем попытались было завладеть имуществом у купца, Магомеда Омар-оглы Бандиева. Самого же хозяина и его приказчика они поколотили. Вверенной мне властью после проведения расследования приказываю, – и он, развернув лист бумаги, зачитал: – Рядового крепостной роты Аристархова Ивана, рядового Тяпина Егора и рядового Федорова Еремея прогнать шпицрутенами через ротный строй три раза. Экзекуцию же сию исполнить немедленно. Случай сей ставлю вверенному мне гарнизону на вид для того, чтобы господа начальники всех подразделений строго и ревностно наблюдали бы, дабы нижние их чины местному населению никаких бы несправедливостей впредь не чинили! Приступайте, господин капитан, – кивнул он, и командир крепостной роты вывел ее на середину площади.

Перед Тимофеем и всеми участниками сего действия сейчас повторялось то, что многие из них не раз уже наблюдали ранее. А кое-кто даже в таком и принимал участие. Комендантские приконвоировали трех осужденных, их руки привязали к стволам фузей, с тел сорвали мундиры и исподние рубахи, а стоящим напротив друг друга в двух шеренгах солдатам унтера раздали длинные прутья.

– Шестьдесят три, шестьдесят четыре, шестьдесят пять, – шепотом считал Тимофей людей в той шеренге, что стояла перед ним. – Сто двадцать шесть ударов, да каждый по три раза. Итого почти четыреста. Обалдеть! Забьет ведь бедолаг!

Под дробный бой барабанов медленно повели первого, за ним второго, а потом и третьего осужденного. Поднимались вверх длинные гибкие прутья и с силой опускались на спины. Тела дергались, а их все тянули вперед. Перед каждым осужденным на экзекуцию шел обер-офицер «крепостников», контролируя, не филонят ли их товарищи, не жалеют ли, ослабляя силу удара перед самой спиной. Нет, все шло, как положено. По закону ведь за такое жалеющего самого бы пустили под палки, и солдаты старались, хлеща, что есть мочи. Первый проход, и вот, развернувшись, процессия пошла обратно, принимая удары. На середине этого пути идущий самым последним, худенький и тщедушный солдатик обмяк и повис на стволах ружей, словно бы распятый. Его поникшая голова дергалась при каждом ударе, но вот уже почти закончился второй проход, и теперь она просто висела. Подполковник что-то сказал стоящему рядом офицеру, и тот, отбежав в сторону, подвел к шеренгам лекаря. Через несколько минут, дав бедолаге что-то понюхать, он привел его в чувство и опять отошел. На третьем проходе комендантские волокли уже два тела: тот, что шел передним, крепкий высокий солдат, спотыкаясь, брел на своих ногах. Тимофею были немного видны их спины. Это было что-то такое пестрое, черное, багровое и мокрое, никак не похожее на тело человека.

Битых солдат потащили с площади, а за ними оставалась красная дорожка.

– Как ручьем, кровь хлещет, ужасть, – приглушенно проговорил стоящий рядом с Тимофеем Степка. – Помереть ведь с такого можно. У нас в соседней деревне барин – настоящий зверь, постоянно кого-нибудь из своих мужиков порет. Но ведь не так же. Коли он их насмерть забьет, кто на барщине работать-то будет?

– Ты теперяча, солдат Степка, землю не пашешь, – проговорил зло Чанов. – Коли вдруг окочуришься, так по рекрутчине на замену тебе другого пришлют.

– Разговорчики! – рявкнул стоящий на правом фланге Сошников. – Языки прикусите, балбесы! На вас вон взводный уже смотрит!

Роты егерей и эскадрон драгун уходили под барабанный бой с ханской площади. А подполковник еще что-то вещал перед замершими в строю «крепостниками».