Эскадрон, сабли наголо!

Строй драгун сломался и, разбитый заранее по пятеркам, занял свои места. Гончаров с Малаевым и Чановым Иваном пристроились к унтеру Плужину и к Егору, драгуну из его отделения. Им выпала доля прикрывать делегацию сзади. Отряд проследовал к крепостным воротам, и уже на дороге к нему подъехало два десятка ханских воинов. Пятеро подскакали к Плужинской пятерке и, улыбаясь, что-то весело затараторили.

– Пристраивайтесь, – с достоинством кивнул им Ерофеевич. – Только чуть позади, а уж ближе мы ехать будем.

Как видно, старший из ханской пятерки понял русского унтер-офицера и что – то прокричал своим.

В трех часах перехода от Елисаветполя в ауле колонну уже ждал горячий обед. У заранее выставленных шатров дымились костры, сновали люди в халатах, накрывающие внутри.

– Передние и задние на караул, боковое охранение, вон в те два шатра ступайте, – махнул рукой Родионов. – Только долго не рассиживайтесь, – быстро поели, потом уже вас с караулов менять будут.

– Малаев, Гончаров, с двух сторон у входа в главный шатер встаньте, – указал он на огромную юрту из белого войлока. – Прислуживающим из местных не мешайте. Там возле вас вон тот дед, староста из аула, все время крутиться будет. Он своих людей всех хорошо знает, чужого близко к шатру не допустит. Если вдруг на кого покажет, то не пускайте его к шатру.

– Есть, есть! – козырнули драгуны и, прицепив к дулам мушкетов штыки, встали на караул. Тут же рядом к ним пристроились и два ханских воина с обнаженными саблями. Мимо сновали с парящими котлами, с блюдами и подносами, полными снеди, люди. Седой верткий старик покрикивал на них, подгоняя. Чужих никого не было, и через час караульных сменили.

– Али, – представился смуглый, крепкого сложения ханец, присаживаясь рядом на ковер.

– Тимофей, – отозвался Гончаров, оглядев его.

– Тимоф… Тимох… Тимо-о… – старался тот произнести правильно русское имя.

– Тимох, хорошо, хорошо, – кивнул Тимофей и улыбнулся.

– Али – Шуша, – сказал ханец и махнул в южную сторону. – Тимох – руссиа?

– Россия, Россия, – подтвердил Гончаров и показал в противоположную сторону, – Уфа, Стерлитамак, Урал, далеко, очень далеко, – и, приставив к глазам ладонь, махнул другой рукой.

– Ты прямо как толмач, Тимка, – толкнул его в бок Малаев. – Оно вот тебе надо – с татарами болтать?

– Союзники же наши, карабахцы, – пожал Гончаров плечами. – Чего же нос перед ними задирать? – И, посмотрев на Али, подмигнул ему.

Тот в ответ расплылся в широкой улыбке.

Зашли двое местных с большим котлом, каждому сидящему они раздали по небольшой глубокой глиняной чаше. Али схватил черпак и, протянув руку Тимофею, что-то ему по-своему сказал.

– Пиалу, что ли, дать? – переспросил тот и подал блюдо.

Воин зачерпнул в котле и выложил на дно кус мяса и кусочки теста, а потом, долив сюда же бульон, подал посудину Гончарову.

– Спасибо, – поблагодарил тот карабахца и поставил посудину перед собой.

Али наложил так же в свою из котла и отпил варево.

– О-о-о, Yaxşı! Belə dadlı![4] – произнес он и, выловив прямо пальцами кус мяса, закинул его в рот.

– Да, нам как-то ложками привычней, – улыбнулся Тимофей и вытащил из голенища сапога матерчатый сверток. Развернув его, он достал самое главное оружие солдата и зачерпнул ложкой в блюде.

Через несколько минут два десятка сидящих в шатре мужчин уплетали за обе щеки все приносимое им. А это: мясную кашу из сарацинского зерна – плов, жаренное на железных прутах кусковое баранье мясо и люля-кебаб из запеченного на углях бараньего фарша, смешанного с курдючным салом, луком и специями. В конце трапезы занесли еще два котла с чаем, завариваемым из местных горных трав и пряностей. На широком круглом блюде выставили восточную сладость – пахлаву: пропитанный маслом и медом пирог с начинкой из растертых орехов и специй.

– Эй, вы тут случаем не засиделись?! – В шатер заглянул второй офицер конвоя поручик Комаровский. – Устроили они тут пир, понимаешь! А ну-ка в караул все быстро!

Русская часть смены вскочила на ноги и потянулась к выходу.

– Прости, Али, служба – начальство вон ругается, – вздохнул Тимофей и, отставив глиняную чашу с недопитым чаем, сунул в рот кусок пахлавы.

В юрте остались одни лишь ханские воины, русские же, разбившись парами, встали вокруг стоянки.

– Эх, а я ведь даже и чая не успел выпить, – сетовал Малаев. – Хороший хоть пирог-то был, сладкий?

– Медовый, – причмокнул Гончаров. – Я и сам еле кусок успел в рот запихать.

– Куда вот спешили? – проворчал Малаев. – Господа даже и не думают собираться, вот увидишь, Тимох, сейчас после такого сытого обеда они еще будут разговоры свои разговаривать да брюхо наглаживать, а мы только лишь зазря тут простоим.

Действительно, прошло еще не менее часа, как из обеденного шатра вышло все русское начальство и проследовало в соседний шатер. Староста прикрикнул на своих людей, и все они быстро удалились со стоянки.

– Тихо тут! Смотрите, не шумите! – буркнул караульным проходящий мимо Плужин. – Господа опочивать изволят. Велено не мешать им, они шибко устали.