Эскадрон, сабли наголо!

– Помер Егорка, – угрюмо проговорил на следующий день за ужином Сошников. – Под утро бедолага преставился. Двое других на животах в подвале пока лежат. Знакомец из комендантских сказывает, что должны оклематься. Упокой, Господи, душу раба Твоего, новопреставленного Егория… – прошептал он и перекрестился вместе со всеми.

– Не скрали они ничего, – проговорил со злостью Чанов. – Я ведь тоже много чего знаю об том деле, Силович. Добром просили они товар у этого купца-суконщика. Шапку и бурку хотели на артель заиметь, как вот у нас, чтобы в караулах на стенах не мерзнуть. А денег-то и не хватило сразу рассчитаться, так отсрочить просили они у купца платеж, дескать, на Рождество жалованье получат, вот и снесут всю оставшуюся ему часть, а тот ни в какую и сразу давай кричать. Неподалеку, как на грех, майор проходил, который у гарнизонного коменданта в друзьях, ну и позвал он караул. А ведь у солдатиков на руках чужого даже ничего и не было, и купца с приказчиком ничуть они не избили, так, только толкнули пару раз, да и то уж не сильно. Коли хотели бы, так бы их измордовали, что родная мать бы не узнала. А у них на морде и следов вовсе даже никаких нет. Ну вот как же так, за обычный спор, который частенько при торге бывает, и прилюдно жизни солдат лишать? Где же правда?

Сошников тяжко вздохнул, пожал плечами и сел на лавку:

– Чего тебе сказать, Ваня, ты и сам все знаешь не хуже моего. Какая уж тут правда? Правда, она у тех, у кого власть, а мы – солдаты, верные слуги этой власти. Как там положено по уставу отвечать? «Солдат есть самый верный, усердный слуга Государю и государству! Служит Богу и великому Государю за веру и отечество!» И лучше так и думать, так это и знать, самому же ведь легче от того будет. Молодые рядом, ты-то сам служака старый, им хоть душу не береди!

– Да я-то ладно, переживу, – вздохнул тот. – На душе, Силович, тяжко. Вчерась у земляка с Осипом в Семнадцатом егерском были, рассказывает он, что человечек к ним один непростой недавно заходил, и разговор он антиресный вел. Дескать, персиянский шах русских солдат шибко привечает, годовое наше жалованье им в месяц платит. Жениться сразу разрешает, а жен можно то ли три, то ли четыре ему держать. И служить – то всего пять лет надо, а не двадцать пять, как вот у нас. А потом земельный надел и дом каменный за службу дает. И даже когда ты служишь, можно с женами своими жить припеваючи. В поход только с мая по октябрь ходить нужно, и все. И даже веру необязательно там сразу менять.

– И что же это шах такой щедрый-то, а? – глядя в глаза Чанову, тихо спросил Сошников.

– Так ему шибко солдаты русские нравятся, – хмыкнув, продолжил рассказ Иван. – Храбрые они, дескать, стойкие и умелые. Вот он и собирает всех русских, кого переманит, к себе в одну команду, чтобы местные, на них глядя, тоже такими же становились. Ну и чтобы перебежавшие учили бы своему умению шахских сарбазов. Вахмистра Макинцева Самсона, перешедшего к нему еще два года назад из Нижегородского драгунского полка, шах в офицерский чин ввел, и тот уже цельную роту из таких же, как сам, перебежчиков собрал. И нашим всем, кто хочет, тоже перейти к персиянам предлагал, а кто согласится, прямо сразу три рубля обещал дать.

– И что твой знакомец ему на это ответил, взял три рубля? – глухо спросил Сошников.

– Да нет, не взял, – покачал головой Чанов. – Как-то страшно пока, муторно все привычное оставлять.

– А ты сам что же думаешь, Ваня? – пристально глядя ему в глаза, спросил дядька.

– Да я-то что, – опуская взгляд вниз, пробормотал тот. – Куды же я от вас уйду-то? Артель ведь для меня как семья, а там, значится, там я супротив вас буду. Самому стрелять али басурман учить этому придется. Не хочу я такого, не могу. Силович, братцы! – и он, покраснев, обвел взглядом молчаливо сидящих за столом товарищей. – Только вы уж не передавайте это никому, я вам как своим рассказал, чтобы уж не было между нами утайки.

– Да мы ведь так просто, из праздного антиреса его слушали, – вздохнув, проговорил Осип. – Все правильно Ванька говорит, со своими быть надо. Чего уж на стороне добро искать, свое, оно ведь привычное.

– Н-да-а, – угрюмо протянул Федот. – Цельная рота, говорите, из наших перебежчиков у персов? Баб им дают, серебро и землю? И даже веру необязательно сразу менять? Ну-ну…

Глава 4. Посольский конвой

– Ремни вохрить, рейтузы белить, правый погон заменить, мятый он совсем, видать, от ружейного ремня сильно затертый, – полковник, выпятив губу и наморщившись, осмотрел с головы до пят стоящего перед ним драгуна. – Каску еще замените ему, – кивнул он на штопаный головной убор.

– Ваше сиятельство, так два года ей всего лишь, как бы по срокам еще менять не положено, – угодливо кланяясь, проговорил главный полковой интендант.

– Я сам лучше знаю, что кому положено, а что нет, – недовольно буркнул Эристов. – Ты, что ли, за него в конвое поедешь? Видишь же, явно пулей она в двух местах была пробита и еще, небось, клинком просечена сбоку.