Эскадрон, сабли наголо!

– Да нет, вот же, пришли уже, – ответил тот. – Я, как понял, вас сюда пока временно к скотине-то подселят, а уж завтра будут решать, что дальше делать. Шибко злые татары с похода вернулись, несколько человек вы у них на дороге побили. Хоронить своих они будут, а уж потом и до вас дело дойдет.

Долговязый распахнул дверь сарая и что – то прокричал, указывая на свободное стойло.

– Ванюш, скажи ты им, чтобы они воды нам дали, – попросил мушкетера Тимофей. – И перевязи чистой. Боюсь я, что с ногой станет худо их благородию, промыть бы ему рану надо. Не дай бог, она гнить начнет.

– Побьют меня, – вздохнул Ваня. – Шибко не любят они, когда раб сам разговаривает. Эти вот двое, они сами из грузин, так все время молчат, – кивнул он на выходящих наружу помощников.

Татары закричали, и долговязый стукнул прикладом карамультука по хребту Метелкина. Тот вскрикнул и выбежал в открытый сарайный проем. Стукнула дверь, заскрежетал наружный засов, и в сарае стало совсем темно.

Тимоха обшарил клеть. Как видно, тут держали раньше коров, весь пол был устлан соломой и плотным слоем навоза. Возле сколоченных яслей лежал большой ворох сена.

– Петр Сергеевич, вот сюда ложитесь, здесь сено посуше, – предложил он командиру. – Давайте я вам помогу.

– Сам я, потихоньку, – со стоном проговорил тот и, проскакав на одной ноге, рухнул рядом.

Где-то за дощатой стенкой слышались шорохи и фырканье, переступала с ноги на ногу скотина. Воды в эту ночь никто так пленным не принес. Прижавшись спина к спине, вымотанные за тяжелый день драгуны вскоре забылись во сне.

Наутро дверь распахнулась, и два молчаливых раба-грузина вывели на улицу волов. Долговязый татарин Бахтияр заглянул в стойло с пленниками. Внимательно оглядел лежащих и крикнул в сторону выхода. В дверном проеме мелькнула сгорбленная фигура Метелкина, и на подстилку перед драгунами опустился большой глиняный кувшин. Сюда же он вскоре принес и медный таз.

– Бахтияр говорит, чтобы вы сняли всю свою одежду до исподнего и умылись, – кивнул на татарина Иван. – Сегодня днем еще тут полежите, а вечером вас уважаемым людям покажут. Нужно вам при этом быть чистыми.

– Перевязь же просил! – проворчал Тимофей, присаживаясь около кувшина. – Нога раненая у господина офицера, – показал он на Копорского стоявшему в проеме Бахтияру. – Умереть он может. Промыть ее нужно горячей водой и чистым потом перевязать.

Ваня как мог попробовал объяснить все это долговязому. Тот поморщился и, сплюнув себе под ноги, что-то пробормотал.

– Говорит, и этого с вас хватит, – пожал он плечами. – Злые они на вас шибко. Грузины их язык хорошо знают, так рассказали, что вчера сами слышали. Четверых татары вчера убитыми потеряли, и еще трое у них ранены. Одного конь сильно помял, а вот все остальные от ваших, стало быть, рук. Так что вы уж не взыщите, я ведь и так еле воды для вас выпросил, – кивнул он на кувшин.

– Ладно, спасибо и на том, – сказал со вздохом Тимофей. – Однако передай татарину, что ежели господин офицер помрет от раны, так ему с того никакого достатка не будет. А так, глядишь, и выкуп за него хороший получит.

Долговязый что-то прокричал и ткнул пальцем в пленных.

– Сказал, чтобы одежу вы снимали, иначе больше воды никакой не будет, – проговорил Метелкин. – А еще и плетей вам дадут.

Иван с татарином ушли, и драгуны смогли вдоволь напиться. Делать было нечего, пришлось снимать мундиры. Все равно нужно было промывать раны. У Тимофея было два неглубоких пореза на руках и один, в виде царапины, на боку. Он их все тщательно промыл холодной водой и оставил как есть, а вот с ногой Копорского пришлось повозиться. Рана на ляжке была неглубокой, и в ней виднелся край от свинцового кругляша.

– Худо дело, вашбродь, – проговорил Гончаров. – Ежели пулю быстро не вынуть, так гнить нога начнет, или совсем ее отрезать придется, или помрете от черной, от загнившей крови.

– Ну, так выковырни ее! – простонал прапорщик. – Мне без ноги никак! Ты чего это, Гончаров?! Ну как же я без ноги? Лучше бы уж пристрелили сразу, что ли, ироды!

– Вы только не волнуйтесь, вашбродь, – успокаивал его Тимофей. – Что-нибудь придумаем. Пальцами-то никак ее не достать, все оружие, все клинки наши татары ободрали. Даже и не знаю, как теперь быть. Давайте я омою хоть так вот вокруг раны.

Через какое-то время в сарай зашли два раба-грузина и забрали ворох снятой одежды с собой, а на навозную подстилку бросили рванину.

– Я это носить не буду, – сквозь зубы процедил прапорщик. – Пусть хоть на куски режут, не надену.

Уже под вечер в сарай зашли двое знакомых татар и еще один дородный, в толстом расшитом халате. Толстяк долго и придирчиво разглядывал русских, после чего начал о чем-то спорить с Бахтияром. Наконец, долговязый кивнул, и горцы вышли из сарая.

– Местный бек был, – кивнул им вслед Метелкин. – Самый важный человек в соседнем ауле. Он, этот самый аул, говорят, гораздо больше, чем наш, и намного богаче. Вас купил у Бахтияра. Одевайтесь, братцы.