Есть!

Магазин решили назвать скромно – «Сириус». Были в этом слове, по мнению Кирилла, и звёздность, и намёк на любимую Марину сирень, и ещё что-то, одновременно нездешнее и знакомое. Злопыхатели, правда, утверждали, что «Сириус» – название не для супермаркета, а для магазина электроники, но Кирилла было не переспорить. Привыкнете!

Накануне открытия Мара Михайловна лично проверяла боевую готовность: как полководец на театре военных действий, обходила с дозором каждый отдел. Ей хотелось, чтобы товар лежал на полках и в холодильниках осмысленно, удобно и красиво – такой подход был тогда в новинку. Особенно Мара гордилась рыбным отделом – у неё сладко подводило живот, стоило только туда зайти. Креветки! Раковые шейки! Копчёный угорь! Цены, конечно, сумасшедшие, но Мара верила в своего покупателя, а Кирилл верил в Мару.

Чем больше Мара Михайловна врастала сердцем в «Сириус», тем чаще ей казалось, что Кирилла интересуют не только доходы и успехи, но ещё и она сама. Слишком уж часто он навещал её в рабочее время, слишком резво шутил, слишком пристально глядел глаза в глаза. И даже в провожатые время от времени навязывался – старший сын Виктор застал их однажды не по-взрослому хохотавшими в подъезде.

Сразу же после открытия «Сириус» стал самым популярным магазином нашего города, а Мара стала любовницей Кирилла. Потом они открывали филиалы, потом Кирилл уже совсем собрался разводиться с виселицей, но Мара не позволила. С какой радости пускать в дом ещё одного мужчину? Маре вполне достаточно двух сыновей и двух полезных для здоровья свиданий в неделю, а всё прочее для Кирилла пусть делает виселица. Мара любила спать одна, курить в постели и вообще, хватит с неё! Дети подросли и очень рано, как бывает в переломный для страны момент, оперились: Витя поначалу удачно косил от армии, но потом всё же отбыл на службу, Андрей поступил в юридический. Мара была счастлива так, что желала – пусть её зафиксируют в этом счастье, как муху в янтаре. Вы же понимаете, что так не бывает? А вот Мара не понимала, и долгое время не могла разобраться, что имеет в виду судьба, подсовывая ей всякие странные совпадения.

Однажды, например, Мара пришла без предупреждения, по-сестрински, к Гальке – и та открыла ей дверь тоже запросто: в халате, с нулевым макияжем и встрёпанной, как у какого-нибудь поэта в молодые годы, головой.

– Галя! – ахнула Мара Михайловна. – Ты ж старая!

– А думаешь, ты молодая? – разозлилась Галька.

– Да я… Да мне мой косметолог сказала, что у меня состояние кожи на тридцать лет! Она даже спрашивала: может, я еврейка?

– Томка, Томка, – ласково, как с собакой, говорила Галька, зачекрыживая волосы и демонстрируя при этом обвисшие гамаками плечи. – Глупая ты! Это же только ветераны не стареют, и то – душой! А косметологам отдельно платят за комплимент. Не тянешь ты на тридцать: все твои сорок пять, и то, что сверху накапало, всё видать.

– Неправда! – возмутилась Мара. – Я слежу за собой, со мной недавно в магазине один мужчина хотел познакомиться!

– Слепой, наверное, – предположила злая Галька. – Том, да ты что, правда что ль, не понимаешь? Конец, сестра! С ярмарки едем!

«Галька потому такая злая, – думала Мара, выскочив из сестриной квартиры, – что её муж бросил с дитём, а новый мужик не захотел жениться и просто приходил в гости, пока не выгнала. А мне она завидует – да, завидует, потому что сама не выглядит такой ухоженной. И симпатичной!»

Надо сказать, что Мара Михайловна вправду была ухоженной и косметолога своего посещала исправно, как по часам. Кроме того, ей отдельно повезло с Кириллом – он принадлежал к редкому числу мужчин, которые в самом деле не замечают, как стареют и меняются их любимые женщины. Они словно бы не видят, а помнят их внешность такой, какой она была в самом своём буйном цветении. Обидно, что женщины таких мужчин, как правило, не ценят – вот и Мара никогда не слушала, как Кирилл ею восхищается: это всегда было скучно и не ко времени. Болбочет, как радио, одно и то же, а она не может уловить сигнал, поймать волну и расшифровать, что именно сообщает ей бывший муж, ныне любовник.

– Эх, Томирида, – сказал однажды с обидой Кирилл, – не ценишь ты меня совершенно, а я ведь ради тебя из семьи ухожу. Каждый день – ухожу!

Маре было не до страдальца: она всесторонне исследовала вопрос о старости. Вот до чего она додумалась однажды по дороге на работу, разглядывая морщины в обзорном зеркале. Самое обидное не то, что она стареет, а то, что в молодости, когда были все основания гордиться собственной красотой, она зачем-то прятала её за пуленепробиваемыми стенами комплексов. Как все обычно и делают. А когда стены наконец-то удалось сдвинуть с места, с ними исчезла и красота. Осталась одна только уверенность в себе, которая, пусть и полезная вещь, но на всё про всё не годится.