Эстетика бродяг

Увидев в толпе радостное лицо Бертрана, я перестал представлять прилет Гагарина и подумал: «Напьемся сегодня». Но оказалось, что на алмазном пути Оле Нидала Бертран дал обет не пить.

− Как же ты теперь без выпивки? − не понимал я.

− Медитирую и простираюсь.

− Молитва и пост.

− Ага.

− Помогает?

− Да, помогает.

− Перестань. Разве тебе не хочется выпить?

− Я пью зеленый чай, сок и воду.

− Понятно.

Я купил себе бутылку крепкого пива, Бертран − безалкогольного.

− Как там поживает Ракета? − спросил я.

− Бухает. У неё крыша едет, часто тебя вспоминает.

− Жалко её.

− Она хочет найти тебя.

− Мне она тут привиделась в кислотном трипе.

− Есть чё?

− Нет.

− Чем еще занимаешь? Я слышал, мёд уже не продаешь.

− Ничем таким прибыльным не занимаюсь, − покачал я головой. – Мне мало этой жизни, я вынюхиваю новую.

− Поехали на пхову, − предложил Бертран.

− Нет, − отказался я. − К тому же, в этом городе у меня есть одно укромное место, такого нигде не найти.

− Где? На элитной помойке?

− Нет, в чьем-то сердце.

− В чьем?

Я промолчал и пожал плечами.

− Как хочешь, я сегодня ночью уезжаю.

− На обратном пути давай найдемся. Может, в Горный получится вместе съездить.

− Хорошо. А сегодня чем займемся?

− Сначала искупаемся, а вечером в клуб пойдем, сибирский панк-рок слушать.

В клубе «Матрица» давал концерт Шао с группой «Теплая трасса». Мы позвонили ему и спросили, как туда попасть, не потратив наличных.

− Найдите по фотоаппарату или чехлы от них, повесьте их на себя, − стал давать подробные указания Шао, − подходите к входу за час до начала. Я предупрежу, что приедут два обозревателя из музыкального журнала.

Мы поехали купаться в Серебренный Бор и вспомнили о том, что нам нужно, перед самым концерте. Мы шли по Китай-городу.

− Что будем делать? − спросил Бертран. − Где возьмем фотоаппараты?

− Я видел вон у тех мусорных баков несколько больших папок для ватманов, − я увлек Бертрана в темноту переулка и устроился там помочиться, − возьмем по две, положим туда еще по папке и скажем, что мы художники. Будем запечатлевать.

− Где папки?

− Да вот же они.

− А как представимся?

− Пакассу-1 и Пакассу-2, − предложил я.

− Креативно.

Вскоре мы толкались у дверей клуба с огромными бестолковыми папками. Когда Шао увидел нас, то покрутил у виска пальцем, но нас пропустили, охранники приняли трезвость Бертрана за деловое настроение.

В зале было душно и тесно, люди кучковались за выпивкой и музыку почти не слушали. Был рок-слёт малоизвестных групп.

− Вы ненормальные, – сообщил нам Шао.

− Ты тоже, − подбодрил его я.

Мы протолкались к барной стойке, где за рюмкой грустил гитарист барнаульской группы «Дядя ГО» Раждаев. Правда, с той поры, как он встретил нашего рокового Сергея, продававшего квартиры исключительно оптом, он завязал со сценой и скрывался по чужим квартирам в Москве. У него не было паспорта. Благодаря Сергею, Раждаева искали как афериста, его фото висели на стендах у милиции.

− Где нынче живешь, Леха? – спросил я, принимая рюмку.

− На Баррикадной, − вздохнул гитарист, − у художников. Адрес не скажу.

− Надолго обосновался?

− Через неделю надо сваливать.

− Надоело бродяжничать? Как думаешь надолго это с тобой?

− Не спрашивай лучше. Надеюсь, скоро я буду на гребне.

− Завтра в Питере начинается пхова, − сказал Бертран, косясь на бармена с бутылкой и на тех, кому наливают.

− Знаю, наши едут, – кивнул Раждаев. − Ты тоже?

− Да, поезд ночью.

− Поехали вместе.

− Поехали.

− Купишь мне билет?

− Куплю, − без энтузиазма согласился Бертаран.

Провожая дружков на поезд, я глядел на большой походный рюкзак за спиной Бертрана и склонялся к мысли, что эти бродяги уже не страдают идеями молодого Керуака о том, как избавиться от зла и пороков мира. Да, и Джек под конец жизни врубился, что с рюкзаком или без, а дерьма не миновать. Мало того, что его надо переплыть, так еще придется и хлебнуть не раз.

Помахав вслед, я двинулся обратно. С Ленинградского вокзала я перешел на Казанский и зашел в сортир, расплатившись последней мелочью. В каждой кабинке сидело по человеку, возле каждой дверцы на гвоздике висел пиджачок или курточка, словно ребята там жили. У раковин кто-то брился, кто-то мылся, кто-то хозяйственным мылом стирал носки − среди туалетной вони витал дух общежития.

Когда, отстояв очередь, я сел на свой толчок, то почувствовал, будто снял номер в гостинице. Моя большая семья хлопала дверями вокруг, и мне не хотелось уходить. Мне некуда было идти. Ночь я провел в вокзальном кафе, попивая кофе, читая рассказы Буковского, оставленные кем-то на лавочке, и выкуривая сигарету за сигаретой.

Утром я пошел к друзьям выспаться. Я шел по мокрому от поливальных машин Садовому кольцу и размышлял о том, что с тех пор, как в моих карманах перестали лежать ключи от дверей собственного жилья, я привык, что вместо головы у меня глобус, а вместо сердца навигационная карта. Куда дует ветер, туда и плывет корабль моей души. И куда бы он не плыл, я верил, что однажды он причалит там, где найдется кто-то, кому есть дело до таких неприкаянных.