Этика Спинозы как метафизика морали

Мы уже отмечали, что для Спинозы сущность ума, выражающаяся в стремлении вещи пребывать в своем существовании, складывается из идей адекватных и неадекватных (III 9). Это предполагает возможность рассматривать всякое влечение (appetitus) или как пассивное состояние ума (страсть/passio) – в том, случае, когда оно мотивировано неадекватными идеями, или как деятельное состояние, т. е. добродетель (virtus) – если основанием его служит адекватная идея (V 4 схол.). Отсюда следует, что само по себе влечение как выражение стремления (conatus) отдельного модуса (тела или ума) к пребыванию в своем существовании, никакими отличительными моральными качествами не обладает – оно может быть каким угодно. Можно сказать, что оно – внеморальной природы, поскольку представляет первичный, метафизический уровень субстанциального бытия (стремление

быть), непричастный еще к моральным (ценностным) различениям. Нравственную определенность всякое влечение приобретает тогда, когда оказывается зависимым от того или иного мотива совершаемого человеком поступка, другими словами, от характера представлений (идей) ума, связанных с этим влечением. Именно в этом случае это влечение обретает моральный смысл. Влечение (желание) становится моральным под влиянием идей ума, которые могут быть адекватными (в его активном состоянии) или неадекватными (в пассивном).

Второе — само по себе телесное действие

, например, движение руки при ударе, не зависит от порядка идей, который его сопровождает (говоря стоическим языком, мы имеем дело с адиафорией предметного содержания поступка относительно его мотивирующих оснований). Здесь действие представляется Спинозой преимущественно как движение телесных органов и выражает телесную добродетель (virtus), «постигаемую из устройства человеческого тела». Эта добродетель мыслится Спинозой как способность (могущество – potentia) тела производить то, что следует из законов его природы (IV Определ. 8). Она сопровождается разными состояниями человеческого тела и соответствующими им модификациями идей в человеческом уме (IV 59 схол.). Отсюда следует, что с метафизической точки зрения тело безразлично не только к ценностным различениям внутри мотивов морального поступка, но нечувствительно и к самим мотивам как таковым, т. е. свойственная ему телесная добродетель (конфигурация состояний тела и способность к действию) не зависит от того, является ли мотив разумным (имеющим в своем основании адекватную идею) или неразумным (исходящим из неадекватной идеи). В сущности, одно и то же действие (actio) может быть соединено с какими угодно образами вещей (rerum imagines): «Поэтому мы можем определяться к одному и тому же действию (actio) как образами тех вещей, которые мы постигаем смутно, так и тех, которые мы постигаем ясно и отчетливо» (там же).

Хотя, строго говоря, в соответствии с известной нам корреляцией, существующей между порядком идей и порядком вещей, доктрина Спинозы исключает возможность того, что телесное действие может быть движимо, побуждаемо или обусловлено тем или иным мотивом (аффектом). Поэтому мы можем причислить моральную философию Спинозы к классу этических концепций, определяющих специфический характер морального действия не на основании его мотивов, но только в соответствии

с его мотивами, или, более точно, в корреляции с ними. Кроме того, складывается впечатление, что у Спинозы любое действие тела обладает своего рода адиафорией относительно представлений ума (моральных мотивов), т. е. в предметном действии человека нет объективно удостоверяемых свидетельств его моральной определенности или отсутствуют отличительные этические признаки той или иной нравственной позиции морального субъекта. Все телесные действия позитивны, поскольку выражают способность вещи к действию, т. е. обнаруживают стремление вещи пребывать в своем существовании, ее метафизическое достоинство, или ее добродетель (virtus).