Этика Спинозы как метафизика морали

Всякое событие в универсуме Спинозы представляет собой некоторую манифестацию активности (деятельности) самой субстанции, которая выступает как единственный субъект всех происходящих в ее пределах событий. Сама субстанция в своей сущности изменений не претерпевает, а любое ее состояние (affectio), как мы знаем, определяется Спинозой как видимость изменений ее атрибутивной основы и характеризует в ней только модальные (modaliter), но не реальные (realiter) различения (I 15 схол.). Ограниченность или недостаток бытия, которыми отмечено существование всякого модуса субстанции (он заключает в себе отрицание, поскольку сам является следствием некоторого отрицания субстанциальной полноты), не обусловлены присутствием какого-либо диалектического оппонента субстанции. Они могут рассматриваться как результат своеобразного самоограничения субстанции, т. е. являются свидетельством расщепления ее продуктивной силы (ро-tentia и vis) применительно к ее единичным модусам, обладающим только производной энергией. Ведь идеи неадекватные и смутные (модусы атрибута мышления) вытекают из божественной природы с такой же необходимостью, как идеи адекватные (II 36), – то же можно сказать и о телесных модусах. В свою очередь, любой аффект – и радости, и печали, – обладая модальной природой, в общем выражает пассивность человеческого существа, его зависимость от внешних факторов, другими словами – несубъектный характер его деятельности. Хотя, как полагал Спиноза, печаль отмечена большей пассивностью души, нежели радость.

Как это ни удивительно, в этической доктрине Спинозы дурное деяние (злой поступок) не наделяется самостоятельной активностью, а выступает только как некий результат позитивного действия разума. Аффект радости, как мы знаем, являясь пассивным состоянием, в то же время характеризует переход ума и тела к большему совершенству, поскольку увеличивает их способность к действию, соответствующему их природе; аффект печали, наоборот, ограничивает или уменьшает эту способность. Поскольку Спиноза понимает под добром «всякого рода радость», а под злом – «всякого рода печаль» (III 39 схол.), феномен добра в его моральной доктрине наделяется позитивными динамическими свойствами, т. е. добро в его понимании увеличивает способность нашего ума и тела к действию, а

зло, наоборот, ограничивает нашу активность (IV 30).

Другими словами, поскольку зло выражает ограниченность позитивного действия, оно не обладает субстанциальным содержанием, а представляет собой всего лишь недостаток добра, являющегося знаком позитивного действия; точно так же ложность есть только недостаток знания

(IV 1 и др.). Подлинной активностью обладает лишь разум. Следовательно, только разумная компонента морального действия может претендовать на субстанциальное содержание. Как подчеркивает автор «Этики», разумное действие вытекает из необходимости нашей природы, рассматриваемой в себе самой, а аффект печали ограничивает эту способность (IV 59). Поэтому дурное деяние, основанное на ложных представлениях о порядке причин, есть на самом деле всего лишь неделание чего-то, или ограничение возможной активности отдельных компонентов субстанции – модусов. Злой поступок не выражает никакого действия в полном смысле этого слова, поскольку всякое действие есть проявление божественной силы или активности бытия, а зло только ограничивает их или не способствует им⁵. Таким образом, злое деяние, в понимании Спинозы,

во-первых, связано со злым мотивом, т. е. соответствующей ложной идеей, хотя, как мы знаем, этот ложный мотив не предшествует телесному действию, а сопровождает его в параллельной плоскости атрибута мышления. Во-вторых, по своему субстанциальному содержанию злой поступок должен мыслиться в позитивных концептах возможной реальности, нереализованного действия

или неполного деяния — того события, которое не случилось, или того, что могло бы произойти, но не произошло, или вышло хуже, чем следовало.

Вместе с тем если подходить ко всякому действию нашего тела с точки зрения необходимости его природы как единичной вещи (единичного модуса атрибута протяжения), о которой Спиноза рассуждает в Предисловии к ч. IV, то никакое морально предосудительное деяние по своей видимости (по своему предметному рисунку) ничем не будет отличаться от благого поступка, который мог быть совершен, если бы в уме наличествовал благой мотив, разумное основание или адекватная идея: «К тому же самому действию, которое в данном случае дурно, иными словами, которое возникает вследствие какого-либо дурного аффекта, мы можем быть приведены разумом» (IV 59 Иначе).