Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

— Правильно, — одобрительно кивнул СН. — Давайте все по-людски сделаем!

Да, они не отступятся!

Он вдруг вытащил из своей сумки замшелый «Посох Осириса» с недавно полученной наградой — сияющей звездочкой... не затерялся, оказывается, инструмент на берегу Нила, где Митя так легкомысленно его бросил. СН старательно сложил слабые Митины руки на груди и вложил в левый кулак посох со звездочкой.

— Пока это его! — строго глянув на Марта, произнес СН, потом мягко глянул на меня: слава богу, как положено, по-человечески все делаем!

— Давай! — Он протянул руку к шприцу.

— Нет уж! — Сиротка кокетливо отдернула шприц. — Вы разве не знаете, Станислав Николаевич, жезл только противоположному полу передается!

Она отбросила одеяло, открыв Митино бедро. Потерла спиртиком из той же коробки.

— Правильно! Только противоположному! — глухо проговорила я, вывинтила из ослабевших пальцев Сиротки шприц, нагнулась над Митей и медленно вдула инсулин Мите в бедро.

— Только не думай, что смоешься от меня! — шепнула я Мите на ухо.

Глаза его были закрыты, но он улыбнулся. Потом губы его и веки стали быстро синеть. Я вынула из его холодных пальцев жезл.

— Ну с-сука! — яростно и восхищенно вскричал СН.

Да, не долго бог Сет владел инструментом — в основном только о нем мечтал.

Потом я упала перед Митей на колени и обняла его.

— Встать! Пойдешь с нами! — Март дернул меня за плечо.

— Да будь ты человеком, в конце концов! — воскликнул СН и буквально оттолкнул Марта.

Оскорбленно откинув голову, печатая шаг, Март вышел.

— Митя всегда будет с нами! — взволнованно произнес СН, обняв меня за плечи, и тактично, на цыпочках, вышел.

Сиротка, на что-то, похоже, обидевшись, вышла тоже. Мы остались.

«Потом жрецы пытаются вернуть инициированного к жизни, но часто нить обрывается».

И вот и я вышла на воздух. Огляделась.

Прямо впритык к больнице размещались с египетской простотой сарай и хлев. Рыжий ослик тягал с тележки длинные ярко-зеленые стебли. Я вдруг услышала, что под ногами что-то хрустит. Я нагнулась, подняла. Зерна овса усыпали землю. Овсом, говорят, усыпают дорогу новобрачным. Напротив, через улицу, была алебастровая мастерская, стояли рядами на грубых полках выставленные на продажу дымчато-зеленоватые полупрозрачные кубки, соколы-Горы, шакалы-Анубисы, Исиды с шаром солнца между рогов. Приставая к идущим мимо туристам, шныряли чумазые дети, с лукавой улыбкой предлагая тряпичную игрушку — Осириса со свисающей ниточкой, потянув за которую можно горизонтально поднять под его одеждой некий предмет. Все наши сидели на длинной скамейке у хлева и, увидев меня, как по команде, вскочили.

— Как он?! — ревниво воскликнул Апоп.

— Что с ним?! — с отчаянием выкрикнул Гуня.

Апостолы!.. Остолопы.

Я не ответила ничего. Но все поняли.

Минута молчания.

— ...Ну... — Выдержав надлежащую паузу, Михалыч вынул из сумки зеленую бутылку, поставил на скамью. Достал упаковку бумажных белых стаканчиков.

Участники взяли по стаканчику... Все подготовлено у них!

— Ну... — Михалыч всем разлил и меня не обидел. Поднял свой сосуд. — Как мы будем жить без него? Хреново будем жить — так я скажу! — Пожалев свою заплаканную дочь, Михалыч не употребил более крепких выражений. — И ничего хорошего мы с вами больше не сделаем! Это только он мог, а мы... Говно мы будем с вами есть, причем собственное — и больше ничего! Конец! — Всхлипнув, Михалыч запрокинул стаканчик. Он был абсолютно искренен, как, впрочем, и все. Светлый праздник! Пришлось, конечно, всем потрудиться для него. Михалыч плеснул еще водки. Поднялся Гуня.

— Мы будем стараться жить так, как жил он... до своего последнего мига! — «Духовный лидер» Гуня спешил снова занять свое место. — Он был последний... настоящий интеллигент! — К себе Гуня был беспощаден, не причисляя себя к интеллигентам. — Он многое мог... но всегда стеснялся. Постараемся жить так, чтобы он нас любил!

«Все уже начинают им пользоваться, — подумала я. — Теперь все, кто приложил тут руку в прямом и переносном смысле, будут, видимо, писать мемуары: «Мы знали его!»

Красное солнце, сидящее на срезе горы (той самой, с которой съехал Митя), вдруг явственно, буквально за секунду, разбухло почти в два раза — и мгновенно снова опало. Померещилось? Или — такое бывает на закате? И вдруг белесая молния с треском разветвилась в ясном розовом небе, и один сук ее воткнулся в крышу больницы. Все стояли оцепенев.

— Небо забрало его! — воскликнул Гуня.