Мы выпрыгнули из фелюг на берег, подвигались, разминая суставы. И двинулись к храму. Какой-то босоногий гид начал что-то сбивчиво излагать, но с парусом у него получалось лучше. Пришлось мне его поблагодарить и отправить к лодке.
Все египетские храмы со стороны напоминают огромные запыленные степные элеваторы.
По мере нашего приближения закрывали небо пилоны — огромные серо-желтые башни с крохотными окошками и дверками, дабы в святилище входило меньше яркого солнца и меньше людей, грешных и недостойных. На стенах были выцарапаны размашистые барельефы в двадцать раз выше человеческого роста: стройная, прекрасная Исида с длинными красивыми рогами над головой, в которых каким-то чудом держится шар — не наша ли это Земля? В таком случае ей нелегко балансировать такой игрушкой. Рядом с ней — такого же роста ее сын, бог Гор, с головой сокола.
Через узкие двери мы буквально протискивались в сумрачный колонный двор. Многие колонны тут треснули и развалились, крыша местами исчезла, в дырах торчали листья и цветы. Уцелевшие верхушки колонн, как и всюду в Египте, имели форму связок папируса и бутонов лотоса. Мы как бы плыли — в аллегорическом смысле — по священному Нилу, символу приходящей и уходящей жизни, В конце зала была темная комнатка, куда имели право входить лишь жрецы и фараон, и то лишь несколько раз в году. Раньше здесь была священная статуя богини этого храма — Исиды. Но сейчас тут нет ни жрецов, ни богини — только мы.
Потом мы пошли вдоль длинной стены, на которой до сих пор еще довольно ясно видна выцарапанная в камне история Осириса и Исиды. Вот бог зла Сет с головой бегемота приносит на пиршество гроб, заранее сделанный по мерке Осириса. Пьяные гости, хохоча, один за другим пытаются туда улечься, но вот ложится Осирис, и все замирают от ужаса: изделие как раз на него! Пользуясь общим ужасом и оцепенением, Сет заколачивает гроб и кидает его в Нил (самая сохранившаяся картинка).
— Что же Осирис-то так прокололся? — произносит Михалыч расстроенно. — Надо было сказать сразу: мой сайз, но не мой прайз!
Сет, угробив Осириса, берет Жезл Силы и кует лихие дела, но недолго! Исида находит Осириса в камышах. Но Сет, оказавшийся тут же, рубит Осириса на четырнадцать частей и кидает в Нил. Исида в папирусной ладье собирает по заводям и болотам обрубки Осириса. Она нашла всего тринадцать частей своего мужа — с тех пор «тринадцать» считается числом несчастливым. Четырнадцатая часть — фаллос — так и не была ею найдена. Поскольку, как самая лакомая, была сразу же проглочена тремя нильскими рыбами: лепидот, оксиринх и фраг с той поры считаются несъедобными. Однако Исида из тринадцати кусков снова соединила тело Осириса, а недостающую часть вылепила из глины, приладила на место и даже сумела таким образом забеременеть и родить неслабого сына Гора, изображенного вот здесь с головой орла. Орел парень! Вот он здесь, на последней фреске этой длинной стены, убивает с лодки длинным копьем убийцу своего отца, бога Сета, в образе бегемотика. Четырнадцать рисунков на эту тему, словно кадрики в мультипликационном кино: сын Гор убивает Сета четырнадцать раз — ровно столько, на сколько кусков он разрубил его отца. Жезл Силы вернулся к ожившему Осирису. Так кончилась эта история. Так что не надо унывать, особенно женщинам, надо, по примеру Исиды, брать дело в свои руки, и все получится.
Обычно эта история, умело рассказанная, с нужными акцентами, веселит туристов. Так было и тут.
Все развеселились. Улыбалась и я — хотя быть все время Исидой — дело нелегкое.
От камней на воде уже шли длинные тени, когда мы плавными полукругами, то склоняя, то вздымая длинные мачты с узкими парусами, плыли обратно.
Единственным странным происшествием за все плавание был случай с Михалычем. Он уже вошел с лодки на корабль, потом вдруг, оттолкнув входящего Апопа, снова прыгнул назад на фелюгу, согнулся над водой, и его бурно вырвало. Он посидел, согнувшись, потом поднял на всех изумленные, но честные глаза: не понимаю, что такое со мной? Ведь и выпил-то с устатку всего ничего — и вдруг такое? Перегрелся, видно. Или водка была несвежая?.. Или привет от капитана Немо?
Я обратила вдруг внимание, что все смотрят на Михалыча не осуждающе, а скорее задумчиво, будто слыша нечто подобное и в себе. Не все вроде в порядке? Я тоже почувствовала, что, когда ступала с лодки на борт, меня качнуло, причем гораздо сильнее, чем качало корабль. Что же это такое?
Тем не менее, на ужин все явились в полном составе, видимо решив разобраться в вопросе: что же с ними происходит, и с этой целью быстро умяли поданные с кухни остатки того же риса с тем же самым привкусом. Таинственная десятая тарелка на этот раз стояла в углу стола нетронутой.
Все задумчиво разошлись по каютам. Михалыч догнал меня в холле, схватил за плечо:
— Спроси у этого... Моя лахудра тут не появлялась?
Ответ был получен негативный. Мы горестно посидели с Михалычем. В это время мимо нас прошествовал Апоп, вырядившийся, видимо, для вечерней прогулки по набережной. Михалыч слабым голосом окликнул его: