Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Неплохо. Апоп, ухватив за короткие волосики Мальвинку, примерно как я Митю, пинками толкал ее перед собой, пытаясь затащить в дальний угол коридора. Голоса их доносились все глуше. Да, неплохо Апоп гуляет: отец поручил ему найти дочурку, а он заволакивает ее в свою каюту! А еще считается, что наша поездка посвящена разрешению острых молодежных проблем! Хорошо же мы их разрешаем! У меня как раз было время для этих размышлений, одновременно я скапливала свои жалкие силы (все вдруг куда-то исчезло) перед решающим рывком через порог. Поймав, наверное, мой взгляд, Апоп в ярости обернулся. Ему, наверное, наоборот, наши позы и наше времяпровождение показались предосудительными, достойными резкого осуждения... мне показалось, во всяком случае, что губы его произнесли нечто неодобрительное. Возмущение, однако, придало ему новые силы — и он доволок Мальвинку в конец коридора за считаные секунды. Надо будет завтра поставить вопрос об этом возмутительном случае на комсомольском собрании. Однако, как тут же выяснилось, я недостаточно хорошо думала о людях. Апоп, вместо того чтобы открыть дверку ключиком, стал грохотать в нее кулаком... Не его каюта? Так и есть! Дверь со скрипом отъехала, и оттуда появились сперва ручищи, потом живот, а потом лысая, но одновременно всклокоченная голова Михалыча. Пробормотав что-то отрывистое, он схватил Мальвинку спереди, за руки, и они вдвоем — Апоп сзади, Михалыч спереди — пытались заволочь Мальвинку в каюту. Юное поколение при этом визжало, кусалось и, как мне даже почудилось, материлось — правда, с использованием английских корней. Наконец эта святая троица ввалилась в каюту, дверь с грохотом закрылась, и в коридоре повеяло покоем и тишиной. Но это в той половине коридора — в этой имелись еще некоторые проблемы. Михалыч, конечно, нас с Митей не увидел: во-первых, он был перевозбужден своими проблемами, а во-вторых, взгляд его в поисках друзей вряд ли мог обратиться столь низко, буквально к полу. Но главное — некоторое время отдыха, а может, и удаль только что происшедшей тут сцены придали мне небывалую силу, и я одним рывком перетащила Митю через порог в каюту. Затем, слегка передохнув, сидя на полу, одним махом выдернула из шкафа пухлую сумку, подволокла к помещенному в углу каюты санузлу и кинула Митю животом на нее. Держится. Вползая затем в ванную, я вытащила из туалетной сумочки небольшую трехведерную клизму — постоянную спутницу моих вояжей. Присев непринужденно на унитаз, наполнила клизму, потом зацепила ее за крючок для полотенец, скинув полотенца на пол. Потом, подползя к Мите, перевешенному через сумку, как похищенный через седло, я резко стянула с него брюки и трусы, затем послюнявила изящный наконечник трубочки и вставила Мите в зад. Полюбовавшись достигнутым, я снова перебралась в ванную и открыла крантик под баллоном. Резиновый баллон стал плавно сжиматься, а Митя, наоборот, на глазах надуваться. Затем я ухватила его за спущенные штаны и загривок и несколько раз тряхнула его, всполаскивая, как кефирную бутылку перед сдачей. Затем, выждав паузу, рассчитанную до секунд, я снова ухватила его за эти же точки и с размаху кинула на унитаз. Эффект не заставил себя ждать и был похож на взрыв огромного помидора изнутри. Митя уже что-то забормотал... Нравится?!

Затем, став уже почти разрядницей-самбисткой, я снова кинула его животом на сумку, наполнила сосуд живительной влагой и перелила его в Митю. И — рывком на унитаз. Эффект на этот раз был, наверное, не таким оглушительным, но тоже весьма значительным. Затем, раздев Митю окончательно, я перевалила его в ванну, заткнула пробку и включила душ. Митя, не открывая глаз, постепенно начал ловить струйки губами.

— Волшебно! — пробормотал он. — А что это было?

Я между тем пока что не разделяла его блаженства.

Пот, покрывший меня всю, от лба до пяток, был какой-то клейкий и необычно соленый и горький, в голове как бы ухал океанский прибой, а во рту становился все ощутимей вкус свинца. Пора заняться собой. Благодаря исключительной своей грации и гибкости, я проделала уже знакомую процедуру с собой — отдача также была интенсивной и освежающей. Я лежала на прекрасном холодном кафеле рядом с ванной, иногда закидывая руки в ванну, ловя ладонью отдельные струи и капли, украдывая их у Мити, с блаженством размазывая их себе по лбу, губам и щекам. Потом я затихла. Двигаться больше не хотелось. Надо слегка успокоиться, подвести итоги. Но, правда, итоги предварительные — кто-то, видимо, крепко взялся за нас и скоро не успокоится. Но пока что с моими остатками сил всю глубину человеческой подлости измерить не удастся, хорошо бы немного передохнуть — и желательно не на кафеле, а в койке.

Я вяло обмыла Митю, перевалила его через борт, потом одним полотенцем вытерла его и себя и, уже на чуть отвердевших его ногах, довела до постели и опустила. Ни разу еще ни одного мужика не доводилось мне укладывать в койку с таким трудом! Портье, видно сморенный трудным днем, за окном не свисал — и напрасно! Упустил лучшие кадры!