Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Митя, взбодренный трехведерной клизмой, блистал один за всех! Мальвинка сидела злая и отчужденная: оторвали от настоящей жизни и приволокли в этот маразм! Тем более, что ее батяня то и дело уходил в туалет и шумно там блевал. Каждая его громкая мучительная судорога вызывала лишь презрительную усмешку дочери: ну и что ты велел приволочь меня сюда и теперь так вот воспитываешь, на личном примере? Митя поглядывал на Мальвинку и вздыхал: ну что за молодежь растет — ни ума, ни сердца! Батя ее мужественно борется за свою жизнь, а дочурка лишь усмехается! Может, напрасно мы столько времени и сил уделяем их воспитанию? Сиротку, как ни странно, бурные излияния Михалыча возбуждали, с каждым доносящимся из ванной раскатом она сконфуженно, но звонко хихикала: ей все это казалось приметами настоящего лихого загула — будет что рассказать потом подружкам: «Ой, мы с Сережей юбилей наш справляли на Ниле, ну, на фешенебельном теплоходе. Ой, и там у нас в гостя-яах был один знаменитый бандит, ну о-очень знаменитый — не хочу его называть, — так он так на-апился, так на-апился, ну прям неудобно!»

Михалыч выходил из ванной с видом виноватым и одновременно возмущенным: много несправедливостей он встречал, прежде чем стать ведущим бандитом, но здесь что-то особое, выходящее за рамки: выпил-то всего ничего — и такая расплата! Может, Бог велит вообще бросить пить?

Гуня с некоторой натугой, но вполне удачно рассказал анекдот: «новый русский» заказывает матрас с морской водой Средиземного моря. Ложится на него — вдруг кто-то изнутри скребется. «Кто там?» — «Кто, кто!.. Кусто!»

СН приятным баритоном спел «Заботу», их профессиональную песню. Но я со своей стороны, если бы не торжественность момента, всем бы посоветовала пройти в туалет и срочно последовать примеру Михалыча. Все сидели бледно-зеленые, как поганки. Ясно было, что кто-то взялся за нас всерьез — не исключено, кстати, что кто-то из присутствующих. Сиротка, кстати, подозрительно цвела, как роза на помойке. Может, специально траванула всех нас, дабы подчеркнуть свое юное цветение? «Но она же искренне нас созвала, искренне переживала, придем ли мы!» — так сказал бы Митя, если бы я поделилась с ним подозрениями насчет Сиротки. Да, и при этом, вполне возможно, чуть не лишила нас возможности передвигаться вообще! Ну и что? Именно алогичность такого поведения и убеждает более всего в его подлинности. Полностью логично, да еще в отчаянных и двусмысленных ситуациях, редко кто поступает. Так, один мой друг, решив свести счеты с жизнью, одновременно хлобыстнул яда и стакан молока, чтоб яд нейтрализовать. Что здесь непонятного? Так и Сиротка вполне могла нас травануть — и при этом волноваться, придем ли мы в гости на ее семейный юбилей? Все так дико и нелепо, что похоже на правду.

Примерно о том же, я думаю, размышляли и гости, хотя у них в сознании, возможно, мелькали и другие кандидатуры. Однако — это поразительно, но очень похоже на людей — все старательно отрабатывали трогательное приглашение, старались бодриться, говорить молодоженам комплименты. Апоп, как настоящий сын гор, произносил длинные и цветистые тосты, прерываемые лишь порой короткими недоуменными паузами — видимо, позывами к рвоте, но, сглотнув, Апоп продолжал витиеватый свой тост и заканчивал его вполне воодушевленно. Я смотрела на все это, и слезы наворачивались у меня на глаза. Вот ведь стараются люди, пытаются сделать по своим понятиям, как лучше, себя не жалеют — еле на ногах держатся, однако приползли, чтобы морально поддержать славных молодоженов. И молодожены были растроганы... Так зачем же за это травить? Так вовсе и не за то! Тут как раз Сиротка искренне была рада и растрогана, что мы пришли, а траванула совсем за другое!.. За что? И почему всех? Может быть, потому, чтобы повесить все это на Митю? Вот, мол, потому что ты глупо упираешься и не хочешь уйти мирно, сдав кому следует свои дела, из-за эгоизма твоего и упрямства приходится всех травить, чтоб ты почувствовал наконец свою вину! Очень похоже на Сиротку — в самых низменных целях играть на высоких принципах и на совести (в основном на чужой). Я уплыла куда-то совсем далеко, голоса гостей доносились глухо, я словно видела все это с Марса: видно, яд продолжал еще действовать или, может быть, даже входил в лучшую свою пору, в наши мельчайшие поры? Однако действовала я четко, все учитывала, и, когда гости стали вставать и прощаться (как только все разместились в столь тесной каюте? Но было душевно), я тоже вскочила, как на пружине.

— Ну куда вы так рано? Посидели бы еще? Ну хотя бы по одному, не все сразу! — расстраивалась Сиротка. Она переживала вполне искренне: жаль, что такой чудный праздник заканчивается, при этом она с еще большим сожалением осознавала, что, возможно, все эти люди уходят навсегда.

«Да, жизнь — сложная штука!» — как любят сокрушенно говорить некоторые сволочи.