Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Завтрак опять не удался! Нил ярко синел, сияло солнце, на столе дымились «бедуинские колбаски». Но все молча стояли у широкого окна столовой и смотрели вдаль. За нами плыли с Берега Мертвых!

То была деревянная Барка Мертвых, словно выплывшая с папируса. Высокие изогнутые нос и корма, медленные завораживающие удары весел. Мы не отрываясь смотрели на нее... Не к нам, может быть? Может быть, мимо? Нет, к нам! Ее чуть-чуть пронесло течением, и ей пришлось развернуться, и мы увидели длинный ряд гребцов в грубых хитонах, а на корме — сияние золотого трона в виде льва. На нем восседало существо с головой шакала. Анубис, бог смерти.

Вот и получатель.

Барка подошла вплотную. Анубис, сидящий на задранной вверх корме, к тому же на высоком троне, оказался совсем рядом с нами и, медленно подняв руку, поманил.

«Он сказал: «Поехали» — и махнул рукой».

— Я сбегаю за сумочкой, — пролепетала Сиротка. Даже если она все это организовала, то все равно испугалась.

Мы все зачем-то заглянули по каютам... зачем? Как говорится, много с собой не возьмешь! И собрались на выходе. Портье откинул цепочку, закрывающую проход, положил узкий трапик — и мы стали перебираться Туда. Анубис, никого отдельно не приветствуя, лишь подавал руку, поддерживая каждого вновь прибывшего на Погребальную Барку. Мы расселись по скамьям вдоль бортов, которые тянулись под рядами сидений гребцов, уже почти у дна лодки. В центре ее было вытянутое деревянное возвышение, своей формой и легко угадываемым предназначением оно навевало ужас.

Гребцы по команде Атефа, он же бог погребения Анубис, ушли внутрь теплохода. Когда при посадке он подал мне руку, то при этом легонько сжал мою, видимо, это означало: «Не боись! Все-таки я не просто миллионер, а еще и Митин скромный аспирант, вас люблю и помню и, конечно, не сделаю зла». Но возможно, это я размечталась и этим рукопожатием, тайным и незаметным, вся его любовь и помощь ограничится. Спасибо и на том. В последнее время он явно переменился, и если еще и пишет диссертацию, то, видимо, уже не советуясь с нами. Что-нибудь типа «Использование смерти и воскрешения Осириса в народном хозяйстве Египта». Посмотрим, будет ли нам на этой «защите» дано право голоса? Навряд ли.

Барка качнулась. Гребцы ступили в барку с сундуком тети Мары на плечах. Они бережно установили его на возвышение в центре барки. Цыпа вдруг зарыдал. Он рыдал громко и безутешно. Все вокруг сидели молча. Сиротка хлопотливо промокала его старческие слезы платочком.

Наконец рыдания остановились. Глубокими, сиплыми вдохами Цыпа пытался удержать новые приступы. Никто пока не решался ни говорить, ни двигаться.

Я внимательно разглядывала ящик. Впервые я разглядела его так подробно, впервые — за сколько лет! — он оказался под ярким солнцем родного Египта: у Мары он стоял в углу, во тьме и пыли, и вот — осветился. Крышка его полностью повторяла человеческую фигуру, руки умершего были скрещены на груди. Из кулаков, как два флажка на демонстрации, торчали, тоже скрещиваясь, пастушеский посох и изогнутый кнут — символы власти. Лица над ними не было — поверхность в этом месте была вырезана ножом, как рассказывала Мара, пьяными гостями, настолько высокопоставленными, что все это пришлось трактовать как остроумную шутку. В шестьдесят третьем, что интересно, 8 декабря, в день рождения Мити, этот «диск» с портретом был вырезан. Как раз день его рождения так бурно и отмечался — вместе с его родителями, тогда еще тоже работающими в Военгидромете. И вот кто-то унес «сувенир», вместо того чтобы, наоборот, что-то подарить младенцу!

Раскраска гроба была сильно протерта — за много тысячелетий, — а главным образом за те десятилетия, когда сундук стоял в квартире Мары и все елозили по нему задами, завязывая шнурки.

Однако ниже скрещенных рук просматривались фрагменты раскинувшихся желто-зелено-золотых крыльев, видно оставшихся от Фениксов, Птиц Возрождения.

Ниже, как бы разделяя сомкнутые ноги, спрятанные в ящике, был изображен символ Осириса — деревянный столб Джет, то дерево, которое разрослось и заключило в себя гроб с телом Осириса. По бокам столба еле видно проступали «наследники»: с одной стороны — сидящая на троне Исида с высокими коровьими рогами, меж которыми, как желтое яйцо в коктейле, сияло солнце. С другой стороны, тоже на троне, сидел Гор, сын Осириса и Исиды с головой сокола.

Не хватало только лица покойника, вырезанного тридцать семь лет назад, в день рождения Мити, безвестным хулиганом.

Впрочем, хулиган этот вскоре объявился. Атеф, он же Анубис, посмотрел на сияющего своей плешью Станислава Николаевича, и тот кивнул, поднял свою холщовую торбу, спокойно и деловито вынул оттуда «диск лица» и приладил на место в изголовье гроба.