Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Шуршание с одного бока стало слышнее, мы терлись о маленькую пристань, сплетенную из сухого камыша. Гребцы (жрецы?) бережно вынесли Митю в саркофаге и поставили на берегу. Мы с трудом выпрямились после долгого оцепенения, выпрыгивали на пристань, подходили к гробу. Сейчас должен состояться один из самых таинственных, необъяснимых обрядов египетской похоронной церемонии — обряд «отверзания уст» специальным теслом, сделанным из вещества Бья — метеоритного железа.

Жрецы подняли Митю из саркофага и держали его вертикально.

Митя стоял бледный, словно и не загорал. Атеф-Анубис медленно приближался, наклонив вперед голову шакала, поднимая изогнутую железяку, похожую на воровскую фомку. Но Анубис не успел вставить фомку Мите между зубов. Рот Мити сам резко открылся. И глаза. Атеф испуганно отшатнулся.

— Ну, здорово, старик! — рявкнул Митя.

Тесло со звоном упало на прибрежные камни. Потом Анубис медленно повернул свою острую, шакалью морду и с упреком поглядел на наших... Что это за работа, братцы? Осирис полностью не готов! Наши стыдливо потупились: мол, все руки не доходят! От чего еще так отшатнулся Атеф — это, несомненно, от запаха: всех нас шибанул аромат, вовсе не свойственный почтенной мумии. Видимо, уже после того, как я его оставила в лазарете, он еще «пригубил» для храбрости парочку склянок хереса.

Да. Полная нестыковка! Такое бывает. Недавно в Эрмитаже высохшая, как табачный лист, мумия жреца Па-де-иста вступила в телепатический контакт с одним нашим ясновидящим, и тот с удивлением разобрал: «Парень... Дай закурить!» Тем же самым занималась сейчас и мумия Мити, выпрашивая у Цыпы, потом у СН, а после даже у Марта сигаретку. Все бросили! И даже сам Митя бросил — но как приятно в новой жизни вспомнить старые привычки! К Атефу, бывшему аспиранту, а ныне, видимо, богу, Митя подойти не решался. Атеф в сторонке о чем-то совещался с Гуней, снова после пьяной выходки Осириса вышедшего в духовные лидеры. Помедлив, Гуня кивнул. Что теперь, интересно, одобрил он? Атеф что-то на незнакомом языке крикнул гребцам, и они подошли к стоящему у края воды саркофагу. Седой Дженкинс нагнулся к изголовью, выковырял портрет Мити и небрежно швырнул его в воду. Уволен? Мы переглянулись с Митей. Портрет, покачиваясь, уплывал по Нилу. Митя, подумав, радостно махнул рукой: отлично! Гора с плеч! Гребцы подняли саркофаг на плечи и стали удаляться в сторону толпы, снующей у прибрежного рынка. Михалыч было развернулся вслед: «А где деньги за товар?» — но потом тоже махнул рукой: какой товар? Начинку всю профукали, а за эту деревяху?!. Вор у вора начинку украл. Гребцы скрылись на торжище. Толкнуть саркофаг, вернуть хотя бы часть расходов? Видимо, так.

Мы тоже врезались в толпу и пошли вдоль прилавков.

Ряды темно-синих тонких грациозных кошек — изображений богини Бает, жены бога Ра, которая сама порой превращалась в игривую кошечку — богиню любви, веселья, музыки и чувственных наслаждений. В боги, однако, кошечка пробилась не этим, а тем, что много уничтожала грызунов. Вот так-то!

Полкою выше ровными солдатскими шеренгами, выставив, словно винтовки на параде, свои гигантские детородные органы, стояли боги плодородия Мины, слегка напоминая мне одного хорошего знакомого, оставшегося на корабле. Под ногами у богов блестели священные жуки — скарабеи, ярко-зеленые и синие, большие и маленькие. Дальше уходили шеренгами священные быки Аписы и приземистые бегемотики, повязанные с Сетом, богом зла, и горделивые стройные соколы Горы, сыновья Осириса. Воспользовавшись тем, что продавец в длинной грязной галабее и пыльных сандалиях вступил в яростный спор с Сироткой по поводу желтовато-белой алебастровой вазы средней величины, я взяла в кулак стройного и красивого Гора, задумчиво поднесла его к груди, потом плавно опустила его в темную тесную пропасть за футболкой. Сначала он клювом зацепился за лифчик, тяжело повисел на нем, чуть не стянув его, затем сорвался и при некотором моем содействии попался в трусы. Вот и славно. Если с нами Гор, сын Осириса и Исиды, живое доказательство их любви, все будет славно. Купить его невозможно. Только украсть. Я радостно обернулась к Мите; вздохнув, он изумленно покачал головой: что ты творишь?