Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Итак, «Театр зависти» очаровал не всех, а Жирар подбросил предостаточно поводов для обид в научной области, где столь остра конкуренция. На защиту традиционных вотчин встал автор некой необычайно враждебной рецензии. «Высказываясь абсолютно уверенным тоном, Рене Жирар выдвигает тезис, что полное собрание произведений Шекспира, а также, как он обычно утверждает, внутренний мир этого писателя можно объяснить, причем исключительно в понятиях теории „миметического желания“» – так начал свою яростную атаку в «The Renaissance Quarterly» Грегори Вудс. В рецензии не отмечено, что Жирар, очевидно, намеревался описать творчество Шекспира под углом своей теории, так что рецензент упустил из виду суть книги; и все же отзыв Вудса – сжатое описание неприязни к книге в незыблемом мире шекспироведов: «Это надменная литературная критика такого пошиба, которая почти не нуждается в сносках, ведь имена других критиков упоминаются лишь изредка. Жирар предпочитает смешать их всех в общую массу, превратив в мифического зверя, имя коему „традиционная критика“, на которого он нападает при всяком удобном случае… Эти проблемы докучливо усугубляет его привычка говорить „мы“, имея в виду „я“, и тем самым приписывать даже самым неубедительным из своих мыслей выдуманный консенсус. Хотя, отчитывая политизированных критиков за предвзятость, он утверждает: „Все значительные миметические писатели, и Шекспир в их числе, верны правилу недосказанности“, – сам он на протяжении всей книги стремится к „досказанности“, доходящей до абсурда. Его прочтение любой пьесы – „правильное“, а все остальные – „неправильные“. Такая узость взгляда грозит причинить Шекспиру настоящий вред»271

.

С публикации «Театра зависти» миновала четверть века, и, думаю, мы можем уверенно заявить, что вреда Шекспиру эта книга не причинила. Но из рецензии видно, чем объяснялась раздраженная реакция ученых. Жирару было интереснее развивать свои собственные идеи, чем лавировать между рифами в области научных исследований, куда его занесло, – а недруги уже выхватили мечи. Но не все смотрели на «Театр зависти» свысока, ничего подобного. Другие почитатели Шекспира в той или иной степени проявили открытость.

Гудхарт рассказал об одном коллоквиуме, на котором Ч.Л. Барбер и Жирар поменялись своими обычными ролями в этаком академическом изводе карнавальной инверсии типа «Князь беспорядка». Гудхарт пояснил, что Барбер, критик, автор «глубокой и смелой книги о месте традиционных ритуалов в ранних пьесах Шекспира» («Праздничные комедии Шекспира»), говорил о Прусте, а Жирар впервые прочел доклад о Шекспире и кризисе идентичности в «Сне в летнюю ночь». «Выступление наэлектризовало аудиторию, а затем, когда еще не угасла взволнованная реакция на только что прослушанный нами мастерский доклад, Ч.Л. Барбер встал и объявил: „Рене, я пятьдесят лет читал лекции об этой пьесе, а вы только что мне ее растолковали“».

Вот какой эффект оказывали исследования Жирара, написал Гудхарт: «что-то вроде „прикосновения Мидаса“, полностью меняющего твой взгляд на давно знакомые тексты или темы»272

.

В плане профессиональной деятельности «Театр зависти» был отважной, а возможно, даже безрассудной затеей. Шекспироведение – популярная и перенаселенная область исследований, царство долговечных мод и общепринятых мудрых выводов; словом, оно не привечает дерзких и непосвященных. Вдобавок английский язык не был для Жирара родным. Он и впрямь заплыл в опасные воды. Но, возможно, книга была подарком, выражающим любовь не только к английскому драматургу, но и к языку, который стал для Жирара своим, и к университету, куда Жирара взяли на английскую кафедру в его самые плодотворные годы.

* * *