Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Словом, тот фильм был чем-то вроде революции. Питер Холл предпочел съемки с рук – и этот метод, обычно ассоциирующийся с нагнетанием саспенса в фильмах ужасов, здесь придал фильму эффект присутствия на месте событий, ощущение безыскусности, нервозную дрожь изображения – особенно в сценах, которые разыгрываются в самом психоделическом и сверхъестественном антураже. Четверо персонажей, обуянных любовью, заблудившихся и сбитых с толку, становились в лесных дебрях все чумазее и растрепанней; это предвосхищало дух фестиваля в Вудстоке, который состоится в том же году.

Однако Жирара вдохновил главным образом текст; правда, текст, который для новой эпохи облекли в елейную новую форму. Давайте же поглядим, как Елена делает себе идола из подруги-наперсницы, которая отвлекла внимание ее возлюбленного и стала для Елены миметическим образцом и соперницей:

Будь красота заразна, – что таиться! —

Я бы твоей хотела заразиться:Твой голос перенять, красу очей,Пленительный напев твоих речей.

Чтоб стать как ты, я отдала бы мир,Себе оставив только мой кумир.О, чем ты покоряешь? Что за сила

Под власть твою Деметрия склонила?

Марта вспоминала, что Рене писал и размышлял о Шекспире лет десять – в академическом мире эта тема была неудачным стратегическим выбором, но «драматург из Стратфорда» заинтриговал Жирара, и тот, как всегда, двинулся туда, куда повело чутье. На книгу о Шекспире он потратил больше времени, чем на любую другую. По словам Марты, в те времена при взгляде на Рене складывалось впечатление, что английский драматург обращается к нему сквозь столетия, что Жирару помогают из прошлого. Спустя несколько лет замечание Марты откликнется, как эхо, в словах Бенуа Шантра об отношениях Жирара с теоретиком военного дела Клаузевицем.

«Его открытие Шекспира поистине было открытием

», – вспоминал Фреччеро; и уж точно оно было таковым для самого Жирара. Шекспир так глубоко укоренен в своем родном языке и своем времени, что для иностранца может навек остаться закрытой книгой; Фреччеро утверждал, что Жирар когда-то считал Шекспира не более чем «англосаксонским Расином».

Гудхарт почувствовал параллели между Шекспиром и работой Жирара довольно рано и представил на жираровском семинаре в «Пристройке Б» убедительный доклад об «Отелло» – теме своей диссертации на тот момент. Доклад приняли так хорошо, что его обсуждение растянулось на два занятия. «„Отелло“ был крайне важен для нас обоих», – вспоминал Гудхарт. После доклада Жирар подошел к нему и сказал: «Вы убедили меня, что Шекспир действительно так же важен, как Сервантес и другие. Знай я о Шекспире раньше, включил бы его в свою книгу».

Гудхарт сказал мне: он благодарил судьбу, что на страницы «Лжи романтизма и правды романа» Шекспир не попал, ведь тогда не была бы написана другая книга – «Театр зависти: Уильям Шекспир». Эта пламенная, блестящая работа – освежающий, полный энергии взгляд на Шекспира. И все же Шекспир рассматривается в ней лишь с единственной точки зрения – разумеется, сквозь призму теории самого Жирара.

«Театр зависти» – единственная книга, задуманная и написанная Жираром на английском языке. Она не похожа на все его остальные тексты: это явное детище энтузиазма и жара новой страсти. Во Введении он просит прощения за односторонность своей затеи в целом. В середину несколько неуклюже вставлен Джеймс Джойс. «Сну в летнюю ночь» уделена почти четверть книги, что и неудивительно: эту пьесу Жирар считал «первым зрелым произведением Шекспира, в котором со всей несомненностью заявил о себе его гений»265.