Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Образ двух ученых, с удовольствием воспаряющих мыслью в умных разговорах под ржавой железной крышей, по которой барабанит дождь, создает впечатление, будто в Буффало царили отрешенность и интеллектуальная эйфория. Но это не полная картина, ведь на те годы выпали войны во Вьетнаме и в Индокитае, а также много общественных и культурных потрясений. Если Жирара все это, по-видимому, не особенно коснулось, мы вовсе не станем утверждать, что эти потрясения обошли стороной других преподавателей и студентов Буффало. Когда мы беседовали об этой катавасии, супруги Жирар только пожали плечами: в те годы Жирар, как всегда, жил в мире своих мыслей, а Марта создавала ему условия для работы – оберегала покой и устоявшийся распорядок мужа; супруги, по своему обыкновению, чурались мелодрам. Но в кампусе за стенами их жилища обстановка была иная. Профессор Брюс Джексон говорил об этом времени треволнений так: «Оно затронуло почти все, чем мы занимались: нашу манеру ведения занятий, жизнь наших студентов, наши разговоры». У меня порой спрашивают, где были супруги Жирар в 1960-е годы. Бывали ли они на сидячих забастовках, носили ли они фенечки? Участвовали ли вместе в маршах протеста в Вашингтоне? Вопрос не настолько нелеп, как кажется. Многие коллеги Жираров именно так себя вели и поступали, и нам стоит на несколько минут отвлечься и взглянуть, что происходило в окружении Жираров в Буффало – в университете, который был центром перемен, как те сказались на жизни их коллег, а конкретно – ударили по одному из них. Смотрите, при каких событиях не присутствовали

супруги Жирар в бурные 60-е годы.

Самый глубокий отпечаток эта эпоха оставила, пожалуй, в биографии Лесли Фидлера: в пятницу 28 апреля 1967 года его и трех членов его семьи арестовали за «систематическое предоставление помещения для употребления марихуаны»273

. Он был консультантом существовавшей в кампусе организации «Lemar» (это сокращение от «Legalize Marijuana», «Легализуйте марихуану»), и поэтому полиция установила за ним круглосуточную слежку, которая увенчалась выдачей ордера на обыск и изъятием «некоторого объема» марихуаны и гашиша. Фидлера, его жену, сына и жену сына, а также двух гостей, которым было по семнадцать лет, повязали. В 1970 году суд признал Фидлера виновным и приговорил его к тюремному заключению и другим карам. В 1972-м, после нескольких обжалований, приговор в итоге отменили. Некая женщина показала под присягой, что подбросила в жилище Фидлера запрещенные вещества прямо перед тем, как туда заявилась полиция.

Жирар говорил, что в Буффало Фидлер был самым занятным человеком и самым ярым ниспровергателем авторитетов, но к появлению в кампусе Жирара над Фидлером уже сгущались тучи: две фирмы аннулировали его полис на страхование жилья, Амстердамский университет раздумал приглашать его с чтением лекций в рамках Программы Фулбрайта, а судебные издержки грозили довести до банкротства и выматывали нервы. Брак Фидлера распадется примерно тогда же, когда суд его оправдает.

Психологическая травма Фидлера – это были еще цветочки по сравнению с дальнейшими событиями. Спустя несколько лет полиция заняла кампус, чтобы подавить антивоенные демонстрации. Джексон вспоминал, как весной 1970 года сотни местных полицейских в шлемах и со щитами заняли кампус на Мейн-стрит. «В старом „Нортоновском студенческом союзе“ в лестничные колодцы стреляли капсулами со слезоточивым газом, чтобы он попал в вентиляционную систему всего здания. Один сотрудник полицейского управления Буффало, выступая по телевизору в выпуске новостей, отрицал, что слезоточивым газом вообще стреляли где-либо в кампусе… У меня есть фотоснимок окна над главным входом в „Союз“: оно изрешечено дырами от выстрела из полицейского дробовика».

На пике беспорядков сорок пять преподавателей – они заняли университетский Хейс-Холл, чтобы провести мирную сидячую забастовку, – были арестованы за «преступное нарушение владения». Эта группа преподавателей, протестовавшая против произвола полиции, а также против войны, устроила свою акцию протеста утром в воскресенье, когда в здании, кроме них, не было ни души. Они расселись за круглым столом в кабинете президента университета. Когда им сделали предупреждение и велели уйти, один из них, Рэймон Федерман, разволновался: этот французский еврей во время Второй мировой был бойцом Сопротивления, а его родные погибли в Освенциме. Чтобы успокоить Федермана, немецкий поэт и переводчик Макс Викерт принялся зачитывать вслух избранные фрагменты из «Процесса» Кафки274. Более смирно вел себя молодой программист и ассистент-профессор английского языка и литературы, появившийся в кампусе одновременно с Жираром. Впоследствии Дж.М. Кутзее написал о влиянии Жирара на свои произведения, а в конце концов получил Нобелевскую премию.