Читаем Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара полностью

Апостолид – само обаяние: он бравирует своей эксцентричностью и, похоже, не считает нужным сковывать свои порывы, чтобы потрафить коллегам; складывается впечатление, что перед уходом на пенсию он будто бы черпает удовольствие в том, что делает огульные, провокативные заявления. Наверное, поэтому меня не должны были ошеломить его настойчивые утверждения, что Деррида был миметическим двойником Жирара. Зрелище успеха Деррида «преобразило Рене. Он подумал: „Почему это случилось не со мной?“ – сказал provocateur. – Это-то и убедило Рене переделать свой публичный имидж в кое-что посильнее».

Как Деррида сумел переобуться на американский манер, весьма впечатляло. Во Франции, первой из своих «новых родин», этот родившийся в Алжире мыслитель выдвинуться сначала не мог. «Его унижали – во Франции его принижали и оставляли без внимания, – сказал Апостолид, – вероятно, из-за его высокомерия». Апостолид продолжил спокойно, с выразительной интонацией: «Деррида помешался на успехе. В США он пытался быть каждой бочке затычкой… Во Франции у него не было даже мизерного успеха. Он был маленьким униженным евреем и жаждал мести. Он завладел Америкой, сделав ее своим полем для реванша».

Бенуа Петерс, автор биографии Деррида, при сборе материалов навестил Апостолида; этот стэнфордский ученый считает, что Петерс нарисовал достоверный портрет философа, хоть и слегка замазал его недостатки. Неудивительно, что откровенные критические отзывы Апостолида в шестисотстраничную книгу Петерса включены не были. «Он не выставил Деррида полным циником», – сказал Апостолид и презрительно обозвал Деррида «лицемером», особенно по части его имиджа «великого феминиста». «Это просто невероятная брехня, если знать о его частной жизни, – сказал он. – В Америке он имел женщин направо и налево». По его словам, об этом умалчивают из почтения к Маргерит Деррида, вдове философа, а также потому, что многие любовницы Деррида занимают ныне видное положение в академических кругах.

Впрочем, вопреки утверждениям Апостолида, это был далеко не секрет. Даже Петерс эвфемистически заметил: «Соблазнять – вот что непременно нужно Деррида. И хотя он почти никогда не говорит о своем отношении к женщинам, причина в том, что это самое сильное из его тайных пристрастий. Но многие знают, что „женское“ для него всегда употребляется во множественном числе»231

. В Америке это, несомненно, лишь усиливало его шарм и влиятельность.

Балтиморские мелодраматические страсти наталкивают нас на еще один важный вопрос, возникший уже впоследствии. Сформулируем его без экивоков: до какой степени это был чистой воды блеф, чистой воды самолюбование и поединок самолюбий? Миметические соперничества и заемные желания иногда смахивали на наглядную демонстрацию принципов из «Лжи романтизма».

Американский философ Джон Сёрл разнес Жака Деррида в пух и прах, заявив:

Его вряд ли можно истолковать неправильно, ведь он пишет так неясно. Всякий раз, когда ты говоришь: «Он утверждает то-то и то-то», – он непременно говорит: «Вы меня неправильно поняли». Но если ты пробуешь додуматься до правильной интерпретации, это не очень-то легко. Как-то я сказал это Мишелю Фуко – а он относился к Деррида даже враждебней меня, – и Фуко сказал, что Деррида практикует метод obscurantisme terroriste…232

А я спросил: «Черт возьми, что ты хочешь этим сказать?» А он сказал: «Он пишет так невнятно, что невозможно установить, что именно он утверждает – в этом состоит обскурантизм. А потом, когда его критикуешь, он всегда может сказать: „Вы меня не поняли; вы идиот“. В этом состоит терроризм»233.

С такой интерпретацией согласятся, разумеется, не все, хотя многие критиковали Деррида за архисложный стиль письма со всеми его курсивами, выражениями в фантомных кавычках и головокружительной словесной игрой. Жирар, хоть его и огорчала деконструктивная лихорадка, которую разбудил Деррида, относился к коллеге с явным уважением. В частности, он восхищенно писал и говорил о ранней статье Деррида «Фармация Платона», в некоторых отношениях предвосхитившей его собственные озарения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное