Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

А потом сел в самолет. О Жираре он знал только одно – что это, по-видимому, профессор некоего University of New York. Что ж, он его отыщет. Добравшись из кипучего американского аэропорта до города, он обратился за помощью к местному другу семьи. Друг, торговый агент по поставкам кухонного оборудования в больницы и прочие учреждения, тоже не знал, как найти профессора, но оба посоветовались с его находчивой секретаршей. Спустя час она выяснила, что профессор работает не в городе Нью-Йорк, а в Буффало, и Угурляну придется лететь почти за четыреста миль на север штата Нью-Йорк. Доктор вконец растерялся: он понятия не имел о размерах штата Нью-Йорк и местоположении местных университетов. Вероятно, стажировка в Балтиморе не вполне ознакомила его с величиной Америки и чудачествами ее климата, вскоре сыгравшими с ним дурную шутку.

Упорная секретарша раздобыла номер телефона. Позвонили, но Жирара не застали – тот был на занятиях. Сходили перекусить, вернулись в офис, наконец-то дозвонились до Жирара. Реакцию Жирара вполне можно понять: «Кто вы? Мы незнакомы». Угурлян ответил в жанре «блиц-презентации в лифте»: «Я считаю, что ваша гипотеза может перевернуть и совершенно преобразить психологию и психиатрию». Если немного конкретнее, Угурлян в то время вынашивал идеи о том, каким образом психология индивида влияет на других людей и сама подвергается их влиянию, – работал над концепцией, которую нарекли в итоге «интердивидуальной психологией».

Жирар снова запротестовал. «Я занимаюсь французской литературой и сравнительным литературоведением, – пояснил он, – вещами колоссально далекими от психологии и психиатрии». Он добавил, что его текущие интересы развиваются в направлении этнологии и библейских текстов. Вдобавок до Буффало никак не добраться: сейчас перед его глазами ландшафт, скрытый шестифутовым слоем снега, ни один самолет не сядет. Он сделал встречное предложение: «В апреле я еду в Париж. Обещаю: я вам позвоню».

Какие бы шумные события ни происходили тогда на свете, в биографии Жирара Буффало выглядит тихим антрактом с 1968-го по 1976 год – и в каком-то смысле так и было. Однако в этот плодотворный период близ Великих озер и в последующие годы после возвращения в Университет Джонса Хопкинса Жирар опубликует две книги из числа самых известных и провокативных своих работ – «Насилие и священное» и «Вещи, сокрытые от создания мира».

Он также найдет новых друзей – как окажется, надолго; важную роль сыграет дружба с Мишелем Серром – тот наречет Жирара «Дарвином наук о человеке», а в конце концов рекомендует его в члены престижной Французской академии; дружба с первым аспирантом Жирара в Буффало – Сандором Гудхартом (тот впоследствии стал профессором английского языка и литературы, а также иудаики в Университете Пёрдью); и наконец, дружба с врачом, который той зимой в полном разочаровании вернулся в Париж.

В конце концов Угурлян стал «ретранслятором» миметической теории Жирара на сферы точных и естественных наук, а также одним из его собеседников при работе над «Вещами, сокрытыми от создания мира». Но началось все с книги, которой Жирар известен, пожалуй, больше всего, – «Насилие и священное», вдохновившей Угурляна на импульсивный перелет через Атлантику.

* * *

Шестифутовые сугробы на озере Эри ассоциируются с неким холодным и негостеприимным захолустьем, но такое представление об Университете штата Нью-Йорк в Буффало было бы крайне далеко от истины. В переменчивой иерархии послевоенной академической жизни Буффало внезапно стал новым кипучим интеллектуальным центром. В «звездную сборную» на кафедре английского языка и литературы пригласили литературного критика-постмодерниста Лесли Фидлера (его «Любовь и смерть в американском романе» стала, по некоторым оценкам, литературоведческой «книгой десятилетия») и Лайонела Абеля, еврейского американского драматурга, литературного критика и эссеиста, автора пьесы «Авессалом». Абель был лауреатом премии «Obie», но еще существеннее, что Сартр назвал его «умнейшим человеком в Нью-Йорке».

В команду влились и другие именитые литераторы – прозаики Джон Барт и Рэймон Федерман, поэты Роберт Крили и Роберт Хасс. Но приход Рене Жирара на английскую кафедру стал скорее неожиданностью: ведь все свои книги, вышедшие к тому времени, этот француз написал на родном языке.