Эзопов язык в русской литературе (современный период)

Преследуя художественные цели, авторы пренебрегли прагматической стороной ЭЯ, экранов оказалось слишком мало, а те, что имелись, оказались слишком прозрачны. В результате «Улитка на склоне» была в СССР напечатана лишь фрагментами и подверглась жестокой официальной критике, а «Гадкие лебеди» увидели свет только за границей184.

3.4. Природный сюжет – парабола.

Этот вариант, сыгравший столь значительную роль в истории жанра басни, видимо, к настоящему времени изжил себя как эзоповский185. Во всяком случае, в наблюдаемом в нашей работе периоде русской литературы он сравнительно редок; традиционная область анималистической басни почти полностью отошла к литературе, представляющей цензурирующую идеологию (например, басни Михалкова).

Редким исключением является повесть Юрия Коваля «Недопесок»186

. Недопеском в практике животноводческих ферм называется животное в возрасте одного года, то есть еще недостаточно подросшее, чтобы быть забитым на шкуру. В повести Коваля, внешне выдержанной в манере, близкой анималистической прозе Чехова и Толстого («Каштанка», «Белолобый», «Холстомер»), рассказывается о судьбе необыкновенного недопеска, одного из сотен песцов, выращиваемых в клетках звероводческого совхоза на севере РСФСР. Этот зверек отличается от всех остальных одной психологической аномалией: в то время как прочие песцы наслаждаются обильной пищей, уходом и общением с самками, этот тяготится жизнью в клетке (хотя в клетке он был и рожден) и постоянно стремится к побегу. Он и осуществляет в начале неудачный, а потом удачный побег.

3.4.1. Стилистически эта повесть представляет заметный контраст с произведениями Стругацких. Если у тех всячески подчеркивается условный, необязательный характер экранных элементов, то у Коваля экраном прежде всего является полновесное, насыщенное множеством точных деталей описание жизни фермы. Повесть не только может быть принята, а на самом деле является образцовым анималистическим произведением, с той же изрядной долей антропоморфизма, что и у Чехова, и Толстого, и Джека Лондона, Сетон-Томпсона, Колетт – любого писателя-анималиста.

Маркеры, создающие эзоповский план, представлены очень скупо, и они, можно сказать, образцово амбивалентны. Это прежде всего мотив кормушки, проведенный через все повествование. Кормушка, являющаяся частью клетки каждого песца, описывается как центр жизненных устремлений животных. Час кормления – главный момент в их жизненном ритме.

С кормушкой связано выражение тревоги или энтузиазма – песцы барабанят по кормушкам, чувствуя приближение или опоздание обеда (факт). Для главного героя, которого мы знаем только по номеру (подобно некоторым персонажам Солженицына), кормушка – альтернатива свободе: бежать – значит утратить кормушку, обречь себя на риск голодной гибели.

Но, кроме термина звероводства, «кормушка» является еще и ходовой метафорой в современном просторечии, означая выгодную службу, синекуру, часто работу идеологического плана, выполняемую непосредственно в государственном аппарате. Так одна деталь повествования, закрепленная в одном слове, представляет собой как бы шарнир, на котором вся сложная структура большой повести может повернуться и предстать перед читателем в эзоповской перспективе. Поставленные в эту перспективу, сразу же параболическое значение обретают и все остальные детали повествования, все образы животных и людей, прислужников и охранников.

Особенно показателен образ лиса по кличке Наполеон, который натренирован специально для возвращения беглецов. Обладая редким чутьем, он выслеживает и догоняет бежавшее животное, присоединяется к нему в побеге, но затем начинает незаметно для первого беглеца искривлять направление их бега таким образом, что через два-три дня они возвращаются к звероферме. У наивного беглеца создается впечатление, что от зверофермы не убежишь, что она – везде.

3.4.2. Разумеется, у современного читателя возникает ассоциация со «Зверофермой» Оруэлла187, но, по существу, сходства между этими произведениями нет. «Звероферма» Оруэлла – гротеск, жанровая генеалогия которого восходит к анималистической басне. «Недопесок» – именно эзоповское произведение в нашем понимании в силу своей неотъемлемой двуплановости, одновременно и притча, и психологическая повесть. (Можно только предположить, что некоторую дополнительную маркировку эзоповского аспекта общей оруэллианской темой зверофермы автор имел в виду – ведь переводы романов Оруэлла считаются «бестселлерами самиздата».)

3.5. Частный сюжет – парабола.