3. Вряд ли мы в состоянии решить вопрос о курице и яйце: повлиял ли ЭЯ на стиль Евтушенко, или стиль Евтушенко предопределил его склонность к ЭЯ, или имело место взаимодействие стилистических наклонностей поэта и идеологических поясков? Вернее всего предположить, что и предпочтение, отдаваемое ЭЯ перед «ювеналовой сатирой», и характерные особенности стиля коренятся в психологии поэта, в особенностях его характера. Здесь мы можем констатировать только одно: та же двойственность, которая лежит в основе метастилистических приемов, лежит и в основе излюбленных приемов стиля Евтушенко в целом. Именно поэтому и можно говорить о доминации ЭЯ в индивидуальном стиле поэта.
Чтобы подтвердить это, рассмотрим в заключение стилистические особенности, характерные для Евтушенко, на примере неэзоповских произведений из той же книги. Возьмем для рассмотрения наиболее популярные, крылатые, из евтушенковских строк:
При всем жанровом и тематическом несходстве очевидно сходство структуры этих стихов: все они построены на антитезе.
Антитеза – излюбленный риторический прием Евтушенко. Очень часто антитезой крепится у него весь сюжет стихотворения, как, например, в «Свадьбах»: герою хочется плакать, но он должен плясать (вариация в «Балладе о колбасе»: герой должен петь, когда хочется плакать).
Антитеза очень часто лежит в основе приводимых автором деталей: «
Из тропов же у Евтушенко чаще всего наблюдается оксюморон: «любили… горько и печально» (с. 95), «лишнее чудо», «летели неподвижно», «сердобольность зла» (с. 102), «неподвижность – лучший способ бегства», «басовыми голосами… детский лопоток» (с. 110), «я (говорю) уже молча» (с. 114), «злу не прощая за его добро» (с. 121), «каменной веселостью» (с. 121), «молча вам подпеваю» (с. 127), «смертельная сладость» (с. 144), «(враги) радушно кивают» (с. 146), «светлые муки» (с. 225), «вслух молчат», «задумчиво по морде бьют» (с. 233), «сладко-злодейские» (с. 330), «черные радуги» (с. 354), «блаженно-мудрая глупость» (с. 360), «унизить себе до побед, возвыситься до поражения» (с. 419). Примеры можно множить.
Отметим еще один излюбленный Евтушенко грамматико-стилистический прием. Речь идет о таких конструкциях, как «и бегу я сам за собою» (с. 57), «сам собою был смутен» (с. 59), «я разный» (с. 61), «я старше себя на…» (с. 90), «сам себя… на цепь… посажу» (с. 101), «хлеб их («их» как личное, а не притяжательное местоимение) ел» (с. 188), «миллионы… меня за мною… наблюдали» (с. 277) и т. п. С точки зрения семантики, здесь нарушается прагматическое правило о том, что в большинстве случаев не может быть референциального тождества между участниками ситуации (например, подлежащим и дополнением). Дополнение в этих конструкциях метафорично: «второй Я» – метафора, «как не-Я».
Другое часто применяемое в стиле Евтушенко нарушение прагматического правила близко по своему механизму к первому. Оно реализуется в антитезах типа: «ты милая, но ты же и постылая» (с. 72), «он тот, кто надо, ибо он не тот» (с. 74), «лелею, хотя лелеять не умею» (с. 88), «в своей несправедливости вы тоже справедливы» (с. 144), «воров… обворуют» (с. 147), «в их превосходстве… не было превосходства» (с. 151), «безобманность – обман» (с. 155), «оплачивая неоплатность» (с. 173), «лоб без присутствия лба» (с. 236), «охота – это вовсе не охота» (с. 283), «не убили Лорку, когда его убили» (с. 364). Логические предикаты этих высказываний лишены позитивного содержания, все содержание предиката сводится к некоему
Объединяющее все эти излюбленные Евтушенко стилистические ходы качество можно назвать