Фаина Федоровна

–Нет. – Говорит он. -А чего там было закусывать? Всего две бутылки шампанского.

–Вон третья стоит на окне. На кеглю похожа. Открытая. Наполненная на половину. Пустая часть просвечивает на воздухе.

–На что похожа?

–На кеглю. Игра такая есть. В кегли. Знаешь?

–Нет.

Я думаю, что, конечно, откуда ему знать про кегли. Теперь молодёжь ходит в боулинг. Или уже не ходит. Ходит куда-то в другие места. Туда, где лазают по верёвкам, стреляют красками или настоящими пулями, но как-то не по-настоящему, а как в кино.

–Было круто, – говорит он, встаёт, целует меня и идёт в сторону туалета. -Можно я у тебя и зубы почищу? У тебя есть лишняя зубная щётка?

–Можно и душ принять. А щётка в шкафчике, в упаковке.

–Супер. – Он берёт с собой телефон и открывает заветную дверь.

–Ты не долго.

–А что?

–Я буду скучать. – Я шучу, хоть это и правда. Но он принимает за чистую монету.

–Логично. -Говорит он и запирается в недрах моего санузла на замок.

–Не запирайся, я не войду!

–Это роскошь, – слабо доносится из-за двери, – запираться в туалете. Я всегда запираюсь.

Я блаженно вытягиваюсь на постели, закрываю глаза. Мне хорошо. Тело моё немного ноет и пощипывает, но это приятно. Я жду, когда Олег появится снова. Почему он сказал, что запираться в уборной – роскошь? Я думаю, что в детдоме, где он вырос, никому и нигде запираться не разрешали. Я вспоминаю, что когда мне исполнилось шестнадцать, мама и папа спросили, хочу ли я, чтобы на двери в моей комнате появился замок. И я помню, что отказалась.

Олега всё нет. Я слышу, что работает душ. Я улыбаюсь, хотя в улыбке моей есть и доля скепсиса. «Смывает чужие запахи, как животное, чтобы его не обнаружили». И ещё я слышу треньканье телефона. Это СМС. Передает их Олег или получает, я не хочу знать.

Я понимаю, что ему нужно уходить, но мне страшно сейчас остаться одной. Странная слабость для меня – я не хочу думать об Олеге в одиночестве. Я делаю вид, что дремлю.

Олег выходит и прячет свой телефон в карман брюк. Ну, как же без телефона? Хорошо уже и то, что он выключил телефон на время нашей постели.

–Оль, ты спишь? – Он снова ныряет ко мне под одеяло. Сумерки за окном перерастают в темноту. Сама по себе она меня никогда не пугала, но сейчас я напряжённо жду, когда он скажет, что ему пора уходить. Я не хочу, чтобы он уходил! Во всяком случае, сейчас, сию минуту. Отчего-то мне кажется, что если Олег уйдёт, я никогда его больше не увижу.

–Ну, кто тебе звонил? – вяло спрашиваю я, всё ещё не открывая глаза. Сейчас он скажет «жена» и уйдёт.

–Жена, – говорит Олег. – Она прислала смс-ку, что пришло заказное письмо.

–Письмо? – Глаза открываются сами собой, и я вдруг начинаю хохотать.

–Ну, да. Я ведь посылал…

Ещё этого не хватало! Вот говорят, история повторяется в виде фарса.

–Пожалуйста, не рассказывай. Ничего не хочу знать.

Хохот мой исчезает так же внезапно, как и появился. – Господи, бывают же совпадения! Я вылезаю из постели и иду в ванную. Встаю под душ. Вот если что я и ненавидела всю мою жизнь, так это чужие письма.

В ту пору, когда я работала с Фаиной Фёдоровной, люди умели писать друг другу на бумаге (странно вспомнить!) длинные письма. На одной или двух тетрадных страницах, а не редко и на трёх-четырёх. Они писали письма на линованной бумаге или на бумаге в клеточку, складывали листочки пополам и по линии полей, чтобы письмо удобней влезало в конверт. Они покупали марки, облизывали марки языком, чтобы размочить клей, нанесённый с обратной стороны, и аккуратно пришлёпывали марку в верхний правый угол конверта. Адрес «Туда» писали в верхнем поле справа, а обратный адрес под жирной чертой с того же бока внизу. С левой стороны конверта обычно печаталась какая-нибудь картинка. Букет цветов. Какой-нибудь новый самолёт, картина известного художника или виды разных городов. Это было удобно и со «смыслом»: послать привет из города с рисунком его набережной, дворца, вокзала, памятника или музея.

Я тоже получала письма от родителей.

«Милая наша Олечка!..»

Родители каждый год ездили в отпуск по так называемым «курсовкам». Курортом такие места, куда они могли купить путёвки в обычном профсоюзном турбюро, назвать было трудно, но мама и папа были люди неприхотливые, неизбалованные, некапризные. Им нравилось ездить и видеть новых людей и новые земли. Мне они писали на специально взятой из дома тетрадке. Для каждого письма вырывали из серединки сдвоенный листочек.

Я им отвечала, и отправляла письма ( и это было надёжнее всего) на главпочтамт ближайшего города или на простую поселковую почту в окошечко «До востребования».