Окно коттеджа было открыто нараспашку. Ветер трепал занавески. Максим обошел аккуратный домик, из тех, что построили после двухтысячных, поднялся на крыльцо и постучал. А затем все никак не мог оторвать взгляда от костяшек пальцев, разбитых в кровь о дверь. Там, во внешнем мире заспанный вопрос Марии «кто там?» превращался в жуткий вой отчаянья, а он все стоял и пялился на окровавленную руку.
***
Снег таял. Вездеход рвал траками плоть тундры. Бледную желто-зеленую долину с далекими белыми сопками затягивало облаками. Двигатель ревел, люди в железном брюхе покачивались в такт движения. Когда они только выехали из Уэлена, то еще разговаривали.
Старший, Николай, все советовал держаться разбитого тракта, Максим кивал, будто бы никогда не ездил в Лаврентию, и цеплялся за руль так крепко, что на бинтах, в районе костяшек, проступили кровавые пятна. Тамму, чукча из косторезной, прилип к стеклу и смотрел на Уэлен, и на провожающую его Гаунаут. Она едва шевелила пальчиками, прощаясь, и толпа односельчан вокруг теряла фокус, размывалась, подчеркивая красоту жены.
То было час назад. Сейчас костерез вцепился руками в колени, лихорадочно моргал, да мотал головой. Морщился. Николай откинулся на своем сидении и тоже подергивался. Максим быстро-быстро дергал ногой, словно его одолел припадок. Но все молчали. Вездеход полз в тумане тундры, фары рвали молочное полотно. Куда они едут? Зачем? Нужно вернуться к морю. Чем дальше они от него уходят, тем хуже будет. Впереди только смерть. Только смерть. Тамму покачивался на месте, когда Николай вдруг крикнул:
– Стой! Стой!
Машина резко остановилась, будто бы Максим ждал команды, и Тамму радостно заулыбался. Назад. Они поедут назад.
– Нам нельзя туда. Нельзя. Надо возвращаться, – сказал Николай.
Он сполз с пассажирского кресла, но его оттолкнул Максим. Парень с разбитой рукой просочился к двери и выпрыгнул в тундру.
– Надо возвращаться, – повторил Николай, с пыхтением поднялся и тоже шагнул наружу. – Мы должны идти, – сказал он из тумана.
Тамму смотрел вслед товарищам, подергивая головой. Что-то было не так. Он понимал, что должен бежать следом. Должен бросить вездеход и спешить к морю. Но вдруг снова увидел пальчики Гаунаут.
В салоне сочно пахло отсыревшей тундрой.
– Коля! Макс! – закричал в туман Тамму.
Высунулся в дверь, уперся руками в проем. Пошатнулся, вытаскивая себя из железного брюха, но едва нога оторвалась от пола машины – дернулся обратно. Лицо Ганаут изменилось. Она мотала головой в испуге.
– Но я должен идти к морю… – проскулил Тамму.
Ганаут еще раз мотнула головой. Он захлопнул дверь вездехода. Жена верила, что Тамму приведет помощь из Лаврентия. Нельзя ее подводить.
И кто-то еще ждал их… Кто-то еще!
Тамму зарычал, разрывая наполняющий голову туман. Прикусил губу, чтобы прийти в себя. Что он тут делает?!
– А-а-а-а-а! – взвыл чукча, отвесив себе оплеуху.
Из памяти проступил длинный кабинет. Портрет какого-то президента на стене. Лев Васильевич в кресле. Да, он отправил их. Он сказал ехать.
Тамму вцепился в образ, вытаскивая воспоминания как засохшую козявку из носа. Нет связи. Нет сети. Пропало семнадцать человек.
Картинка сформировывалась. Из пустоты, кроме булькающего Льва Васильевича, проступило две фигуры. Николай, начальник кооператива, и Максим – водитель вездехода.
Глава администрации что-то говорил. Но уши как водой залило. Проступали обрывки предложений. Семнадцать человек. Гарнизон пограничников пуст. Заперт. Шторм. Умер. Тамму мялся тогда, чувствуя себя не в своей тарелке. Он впервые видел кабинет главы администрации.
Память выудила список на столе Льва Васильевича. Имена и фамилии тех, кто ушел ночью в море. Колонка загибалась чуть вправо, буквы, выведенные синей ручкой, расплывались, переходили в цифры. 13.01.56, 13.06.78, 13.08.2019…
Лев Васильевич выделил каждую чертову цифру кружочком. Поймав взгляд Тамму, глава Уэлена перевернул листок бумаги чистой стороной наверх. Посмотрел на Николая:
«Придумай, что-нибудь».
Тот деловито кивнул.
«Полицию, ФСБ, СЭС, что угодно… Я не знаю, что делать», – поник глава администрации, рассеянный взгляд коснулся окна, за котором по заливу сновали вельботы с морзвероловами.
С самого раннего утра бригады искали тела ушедших.
«Пусть гонят сюда технику, вывозят людей», – добавил Лев Васильевич. – «И поторопитесь».
Рука дернулась, тело, будто током прошибло, и воспоминания развеялись. Тамму плюхнулся на сидение водителя, хотя хотелось открыть дверь и бежать по следам траков назад, домой. К морю. Он надавил клаксон, и сирена прорвала рыхлую плоть тумана. Пальцы дрожали, ноги выплясывали, и из груди рвался то ли сип, то ли рык.
Тамму утопил педаль газа, и вездеход взревел, очнувшись. Железная машина поползла по тундре дальше. Поползла медленно, уверенно. Чукча морщился. Что-то влезало ему в голову. Что-то копалось в мыслях холодными щупальцами, и Лев Васильевич уже не выглядел потерянным. Он держал обе руки на плечах Тамму и говорил ему:
«Возвращайся. Быстрее. Мы принадлежим морю. Ты ушел слишком далеко».